Михаил Мельтюхов - Упущенный шанс Сталина

Оценивая репрессии, Д.М. Проэктор высказал наиболее распространенное мнение, что "это был удар, который подорвал Вооруженные Силы страны перед самой войной. Новые, неопытные малоподготовленные "выдвиженцы" должны были осваивать все сначала. На их плечи легла непосильная задача подготовки к войне…"1269. А. Филиппов оспаривает версию об устранении наиболее опытных офицеров, отмечая, что они в лучшем случае имели опыт гражданской войны, а служба в территориально-кадровой Красной Армии 1920-х — начала 1930-х годов вряд ли способствовала получению опыта современной войны. По его мнению, подготовленные в стенах Академии Генштаба командиры и штабные работники высшего звена были "грамотной, перспективной когортой высшего комсостава, достойно восполнившей потерю репрессированных высших командиров-практиков"1270. Ю.Ю. Юмашева считает, что "высший командный состав Советских Вооруженных сил в годы Великой Отечественной войны представлял собой новую, молодую (средний возраст 43 года), созданную и воспитанную за годы Советской власти, высокопрофессиональную военную элиту, занявшую руководящее положение в военной сфере в конце 1930-х годов. В это время на командные должности в РККА пришли не "зеленые лейтенанты" (как утверждает общепринятая оценка), а опытные (хотя и молодые) военачальники"1271. Кстати говоря, версия о смене репрессированных военачальников "молодыми" офицерами не соответствует действительности. Так, в высшем комсоставе происходила не смена поколений, а замена одних военачальников другими из того же поколения. Как отмечает Г. Герасимов, "сегодня невозможно с уверенностью сказать, кто лучше командовал бы войсками: расстрелянные военачальники или те, кто в конце концов выиграл войну. Но по основным объективным показателям последние не уступали своим репрессированным предшественникам". Более того, образовательный уровень высшего комсостава даже возрос, поскольку "количество назначенных, имеющих высшее военное образование, превышает число арестованных с аналогичным образованием на 45 %"1272. Наличие диаметрально противоположных оценок свидетельствует прежде всего о слабой изученности этой проблемы, об отсутствии у исследователей четких критериев для выводов и доступного документального материала для изучения.

Популярным мотивом историографии являются утверждения о наличии к 1 января 1941 г. 12,4 % комсостава, не имевшего военного образования. Авторы новейшего обобщающего труда по истории войны отмечают, что в сухопутных войсках было 15,9 % офицеров, не имевших военного образования. Однако В.П. Бородин указывает, что большая часть этих офицеров находилась на политических, военно-хозяйственных, административных и военно-юридических должностях, а командные должности занимали лишь 4 % из них. Причем на должностях от командира батальона до командира корпуса таковых было всего 0,1%1273. Несмотря на расширение сети военно-учебных заведений, значительно повысить образовательный уровень комсостава не удалось, поскольку в условиях его дефицита приходилось использовать офицеров запаса, в основном не имевших высшего военного образования1274. Поэтому количество офицеров с высшим и средним военным образованием снизилось с 79,5 % на 1 января 1937 г. до 63 % на 1 января 1941 г.1275 Правда, в абсолютных цифрах при увеличении офицерского корпуса в 2,8 раза количество офицеров с высшим и средним военным образованием возросло в 2,2 раза — с 164 309 до 385 136 человек1276.

Многие авторы1277 считают, что репрессии сказались на уровне военно-научных разработок, и это привело к отказу от многих положений военной теории, разработанных в конце 1920-х — 1930-е годы. Так, Д.М. Проэктор полагает, что репрессии привели к отказу от теории "глубокой наступательной операции", к которой вновь вернулись лишь в 1940 г. Автор не только не объясняет, почему произошел этот поворот, но и не приводит никаких доказательств тому, что он вообще имел место1278. Ведь если бы это действительно было так, то армия получила бы новые воинские уставы и наставления, кардинально отличающиеся от принятых до 1937 г., а соответственно в 1940 г. этот процесс пошел бы в обратном направлении. Однако ничего подобного не происходило, поэтому версия Д.М. Проэктора повисает в воздухе. Столь же надуманной представляется версия А.Н. Мерцалова и Л.А. Мерцаловой, считающих, что после репрессий в РККА у Советского Союза не было военной доктрины1279. Поскольку военной доктриной называется "принятая в государстве на данное определенное время система взглядов на сущность, цели и характер будущей возможной войны, на подготовку к ней страны, Вооруженных Сил и на способы ее ведения"1280, устранение части командного состава вовсе не отменяет ее наличия, так как ее принципы закреплены в воинских уставах и наставлениях вооруженных сил.

Л.А. Киршнер утверждает, что отказ от теории "глубокой операции" привел к гипертрофированному положению кавалерии в Красной Армии1281. Но с этих позиций совершенно необъяснимо сокращение конницы с 32 кавалерийских дивизий на 1 января 1937 г. до 26 на 1 января 1939 г. При том, что к началу войны в Красной Армии осталось всего 13 кавдивизий1282, утверждения о превалировании кавалерии выглядят несколько странно. Другие авторы в подтверждение своей точки зрения приводят лишь общие рассуждения. Наиболее серьезным аргументом является указание на то, что военно-научные труды "врагов народа" были изъяты из библиотек. Однако не следует забывать, что войска обучаются не по трудам отдельных военачальников, пусть даже гениальным, а по воинским уставам и наставлениям, которые никто не отменял. Как правило, из инструкций, руководств и наставлений просто изымали титульные листы или замазывали подписи репрессированных лиц и до нового издания все эти документы являлись действующими и использовались в войсках1283. В ряде работ было показано, что теория "глубокой операции" не только не была отброшена, но, наоборот, определяла всю подготовку Красной Армии1284. Тем самым нельзя не признать, что вышеприведенные версии вряд ли будут когда-либо доказаны.

Наибольшие разногласия вызвал вопрос о масштабах репрессий в Красной Армии. Так, В.С. Коваль считает, что погиб весь офицерский корпус1285, а Л.А. Киршнер полагает, что лишь 50 % офицеров были репрессированы1286. По мнению В.Г. Клевцова, в 1937–1938 гг. было физически уничтожено 35,2 тыс. офицеров1287. Д.А. Волкогонов и Д.М. Проэктор пишут о 40 тыс. репрессированных, А.М. Самсонов — о 43 тыс., Н.М. Раманичев — о 44 тыс., Ю.А. Горьков — о 48 773, Г.А. Куманев увеличивает эту цифру до 50 тыс., а А.Н. Яковлев до 70 тыс. В книге В.Н. Рапопорта и Ю.А. Геллера говориться о примерно 100 тыс. офицеров, однако при этом приводятся персональные сведения лишь о 651 репрессированном офицере, которые составляли 64,8 % высшего комсостава на 1 января 1937 г.1288 О.Ф. Сувениров опубликовал сначала список на 749 человек, а затем расширил его до 1 669 офицеров, погибших в 1936–1941 гг.1289 Сведения об остальных репрессированных до сих пор отсутствуют.