Саймон Бейкер - Древний Рим. Взлет и падение империи

Тиберий присоединился к штабу Эмилиана с тем, чтобы выучиться у него военной науке. Однако война дала ему также возможность встать на нижнюю ступеньку политической лестницы, воспользовавшись механизмом «cursus honorum» — ежегодных выборов на младшие должности, в которых участвуют особо отличившиеся молодые люди. Дело в том, что в Древнем Риме, в отличие от наших дней, военные и гражданские карьеры не были отделены друг от друга, а являлись частями одного целого, и честолюбивые юноши должны были сначала проявить себя в нескольких военных кампаниях, прежде чем получить право занимать младшие посты в иерархии магистратов. Но для построения политической карьеры требовалось нечто большее, чем просто участие в серии кампаний. По замечанию того же Эмилиана, обретение власти в Риме, согласно старинным аристократическим представлениям, начинается с внутренней целостности: «достоинство звания возникает из внутренней целостности, честь обладания должностью — из достоинства, высшая власть — из должностных полномочий, свобода — из высшей власти». Свобода делать то, что хочется, — вот черта, особо ценимая римской знатью. В ней заключалась сущность республики. Но как встать на столь сложную политическую стезю? Как начать вырабатывать в себе такой характер? Как получить право посоревноваться с собственными предками? Тиберий сумел найти ответ на все эти вопросы, пока Эмилиан и его солдаты заканчивали последние приготовления к взятию Карфагена.

У нас нет документальных свидетельств, в которых были бы зафиксированы слова Эмилиана, сказанные им офицерам перед боем, но легко предположить, что главное место в них занимали традиционные мотивы. Предстоит битва за свободу и справедливость против тирании. Благородству римлян пора одолеть коварство и лживость карфагенян. Высокая культура должна победить культуру упадочную и разложившуюся. Взятие Карфагена после 120 лет противостояния положит конец ненависти и атмосфере подозрительности. Таким образом, на вопрос о том, кто и как станет править миром, будет дан наконец прямой ответ. Чтобы поощрить офицеров к проявлению личного мужества в битве таких масштабов, Эмилиан, возможно, напомнил им о причитающихся наградах. Древние римляне отмечали героев не медалями, а коронами, браслетами, ожерельями и миниатюрными копьями. В зависимости от подвига вручались короны нескольких видов. Некоторые были из травы, другие из дубовых листьев, третьи из золота. Но столь важному случаю соответствовала только одна корона. Первому человеку, который поднимется на городские стены, причиталась т. н. «Стенная корона».

Быть может, именно об этом думали Тиберий и солдаты его части, ожидая на рассвете трубного сигнала к бою. Тиберий, в котором жажда славы боролась со страхом, готовился впервые испытать вкус битвы. И вот трубы оповестили о начале штурма. Римляне высыпали из своих укрытий, быстро возвели вокруг стен сеть лестниц, развернули орудия для взятия города и бросились на 30 000 карфагенян. Под дождем стрел, копий и веревочных петель, которыми защитники стаскивали атакующих с лестниц, войсковая часть Тиберия пошла на штурм городских стен шириной девять и высотой восемнадцать метров. Хотя рядом с ним то и дело на землю падали сраженные римляне, Тиберий сделал то, что казалось невозможным: он стал первым командиром, приведшим своих солдат на вершину карфагенской стены. Но, когда они оказались наверху, им стало ясно: бой только начинается. Теперь им предстояло сразиться лицом к лицу с врагами в яростной схватке. Не успев насладиться триумфом, Тиберий оказался в настоящем пекле.

Жестокий бой длился шесть дней и ночей. Уже в городе смертоносные отряды двигались от дома к дому, от одной узкой улицы к другой. Они прорубали себе путь по трем главным улицам, ведшим от карфагенского Форума, и оттесняли врагов к городской цитадели — Бирсе. Когда обреченные карфагеняне, пытаясь просто спасти свою жизнь, стали осыпать римлян всевозможными снарядами с тесно лепившихся друг к другу крыш, римские солдаты ворвались в несколько первых домов, убили находившихся там людей и вскоре были на крышах. Перебрасывая настилы через узкие переходы, они двигались с одной крыши на другую, оставляя за собой < >< > и шлейф изувеченных трупов или скидывая их на землю. Потом, в усугубление стоявшего вокруг крика, визга и животного стона, Эмилиан отдал распоряжение поджечь улицы. Гудящее пламя привело защитников в окончательное смятение. Из рушащихся домов, оставляя укрытие, выбегали старики, раненые, женщины и дети.

Затем специальные отряды по очистке улиц попытались несколько упорядочить творившееся вокруг безумие. Они освободили улицы от трупов и раненых, сваливая их в ямы вместе с камнями. Улицы требовалось очистить для того, чтобы по ним могли двигаться когорты воинов и кавалерия. Кони ступали по валявшимся тут и там частям тел, оторванным головам. По уровню жестокости эта война достигла новых высот, далеко превзойдя кровопролитные полевые сражения времен Ганнибала и тем более — морские бои времен Первой Пунической войны. В то же время Эмилиану любой ценой нужно было сохранить дисциплину в войсках. Пока отряды солдат сменяли друг друга, дабы не ослабить натиск, сам Эмилиан, едва выкраивая время на еду и сон, следил за ситуацией практически круглые сутки.

На седьмой день усилия римлян увенчались успехом, и 50 000 изможденных, доведенных до голодного истощения карфагенян вышли к Эмилиану, неся к его стопам гирлянды бога врачевания Асклепия в знак своего желания сдаться в обмен на сохранение жизни. Эмилиан принял их просьбу. После небольшой передышки римская армия обратила всю свою мощь на священный храм Эшмуна. Он находился в цитадели города на возвышении и представлял собой хорошо защищенное убежище, в котором укрылся карфагенский военачальник Газдрубал с отрядом из девятисот человек. Римляне окружили холм, но взобраться по нему к храму с наскока не смогли. Однако извечные спутники войны — усталость, голод и страх — заставили карфагенян выйти на крышу храма. И тут они увидели, что бежать им некуда. Когда Газдрубал, поняв, что они обречены, тайно покинул цитадель, Эмилиан не замедлил воспользоваться этим. На виду у непокорных защитников города он инсценировал жалкую сцену сдачи в плен их струсившего командира. Спустя некоторое время после этой деморализующей картины защитники, в том числе жена Газдрубала с детьми, оставили всякую надежду и нашли смерть в пламени, накрывшем храм.

Римляне праздновали полную победу. Однако реакция Эмилиана на безжалостное разграбление Карфагена была поразительной. Он не только не поддался безудержному, бездумному ликованию, но, напротив, погрузился в печаль, раздираемый сомнениями и даже чувством вины. Полибий, видевший все собственными глазами, засвидетельствовал это в своем трактате. Эмилиан, желая поговорить с ним, повел его в место, откуда открывалась ужасающая картина разрушений, и разразился слезами. Он даже процитировал строки из «Илиады» — древнегреческого эпоса, чье авторство приписывается Гомеру: