П Хмелинский - Навстречу смерчу

Если не ошибаюсь, никогда раньше на таких праздниках Бетховен на Красной площади не звучал. Это - еще один сигнал Берлину, и их будет все больше и больше по мере приближения срока нападения.

Спустя пять дней в Берлин отбыла советская делегация во главе с Молотовым. Последовавшие важнейшие переговоры позволили прозондировать намерения Гитлера. Слово А. М. Василевскому: "Что немцы готовились к войне и что она будет, несмотря на пакт, были убеждены все, кто ездил в ноябре сорокового года вместе с Молотовым в Берлин. Я тоже ездил в составе этой делегации, как один из представителей Генерального штаба. После этой поездки, после приемов, разговоров там ни у кого из нас не было ни малейших сомнений в том, что Гитлер держит камень за пазухой. Об этом говорили и самому Молотову. Насколько я понял, он тоже придерживался этой точки зрения". Не приходится сомневаться, что до сведения Сталина этот вывод тоже довели. И если Сталин правильно истолковывал значение (для СССР) разгрома Франции, то он не мог вдруг ослепнуть после того, как Молотов привез самые тревожные вести из Берлина. А предупреждения разного рода продолжали поступать на протяжении зимы. В прессе Новый год отмечен, как всегда, стихами:

Мы в Сорок Первом свежие пласты

Земных богатств лопатами затронем,

И, может, станет топливом простым

Уран, растормошенный циклотром...

Наш каждый год - победа и борьба

За уголь, за размах металлургии!..

А может быть - к шестнадцати гербам

Еще гербы прибавятся другие...

Тема войны, как видим, присутствовала и на этом празднике - правда, в единственно возможном тогда "наступательном" исполнении. А 21 января 1941 года, в годовщину смерти Ленина, на торжественно-траурном заседании в Большом театре новая восходящая звезда нашей политики, молодой секретарь ЦК партии Щербаков выступил с самыми решительными предостережениями: "Мы не можем безучастно смотреть на то, что происходит за советскими рубежами. Международная обстановка сейчас особенно сложна и чревата всякими неожиданностями. В этих условиях необходимо проявить усиленную бдительность... Никто не имеет права самоуспокаиваться..." {3}. При наличии договора о ненападении с Германией сильнее выражений не подберешь. Но на этом заявлении все и затихло: Кремль вдруг первый самоуспокоился и потерял бдительность. Пропаганда начисто позабыла про "всякие неожиданности", которые могут ожидать нас в ближайшем будущем.

Сигналы о приближении войны поступали к Сталину из самых разных источников с нарастающей частотой. Информация становилась все более красноречивой. Сталин, каждый раз на словах отрицая опасность, с возрастающей резкостью реагировал на все новые тревожные известия. Однако его практические дела убедительно свидетельствуют: он знал и понимал, что война на пороге.

Если рассматривать взаимодействие между Берлином и Москвой с точки зрения дозированного применения "кнута и пряника", можно сказать, что в последние предвоенные месяцы Гитлер если и применял, то только кнут, а Сталин - только пряники.

Он позволил немцам производить в приграничной полосе "розыски могил" германских солдат 1-й мировой войны, т. е. открыто вести наземную разведку. Он выражал готовность распустить Коминтерн. Он запрещал атаковывать немецкие самолеты, вторгавшиеся в воздушное пространство СССР. Дело дошло до того, что 15 мая 1941 года фашистский "юнкере", нарушив границу, долетел до самой Москвы и беспрепятственно приземлился на московском аэродроме. Причем в связи с этим случаем нарком обороны Тимошенко подписал приказ о принятии мер почти через месяц (10 июня). Виновные отделались лишь выговорами и замечаниями {5}. Такой гнилой либерализм в стране, где иной раз расстреливали железнодорожников за опоздание обычного пассажирского поезда! Кроме того, Сталин "не замечал" невыполнения и срыва фашистской Германией поставок по экономическим соглашениям с нашей страной, тогда как советские поставки сырья и продовольствия в Германию продолжались как ни в чем не бывало. В начале апреля Гитлер напал на Югославию именно в тот день, когда был подписан советско-югославский договор о дружбе. Более вызывающей и наглой по отношению к Москве акции невозможно вообразить. Однако Сталин не протестовал. Только что были пролиты реки чернил ради разоблачения тактики "умиротворения" агрессора и "невмешательства" - и вот уже Кремль сам катится по рельсам этой политики.

С приближением срока нападения уступки и сигналы Берлину все учащались. Когда в апреле из Москвы уезжал японский министр иностранных дел Мацуока, на вокзале внезапно появились Сталин и Молотов, что было совершенно необычным жестом любезности. Сталин не забыл подойти и к германскому послу Шуленбургу, продемонстрировав ему свои дружбу и расположение. В день 1 Мая на Мавзолее среди членов Политбюро очутилось лицо, стоявшее несравненно ниже по рангу,-посол СССР в Германии Деканозов. Причем он стоял не где-нибудь с краю, а рядом со Сталиным. Москвичи, проходившие в то солнечное утро мимо Мавзолея в праздничных колоннах, вряд ли заметили что-либо необычное, но немецкие дипломаты не заметить не могли. Получалось, что Деканозов - как бы второй в нашем руководстве человек после Сталина. Намек недвусмысленный. А спустя всего пять дней было объявлено о смешении Молотова с поста председателя Совета Народных Комиссаров и назначении вместо него Сталина. Иностранные наблюдатели единодушно расценили это как сигнал Гитлеру о готовности Сталина вести переговоры лично, сойти с тех позиций, которые отстаивал Молотов осенью, пойти навстречу "коричневому" партнеру.

Нередко утверждается, что Сталин практически совсем не готовился к отпору весной и в начале лета 1941 года. Это не совсем так. Действительно, он не позволял армии приступить к развертыванию или осуществить какие-то другие мероприятия, если существовала хотя бы теоретическая возможность их обнаружения фашистами. Такой подход накладывал абсурдные, недопустимо строгие ограничения на подготовку к войне, ставил ей немыслимо тесные рамки. Но вместе с тем все, что можно было делать, не боясь обнаружения, делалось в максимальных масштабах и с лихорадочной поспешностью. В феврале несколько неожиданно была созвана Всесоюзная партконференция (первая за последние 13 лет), целиком посвященная "нажиму" по партийной линии на руководителей оборонной промышленности и транспорта. А в армии, по свидетельству Г. К. Жукова, происходило следующее: "Много мероприятий было проведено и в авиации, и другого организационного порядка. В марте началось формирование 15 дополнительных механизированных корпусов и масса других мероприятий. Все эти меры явились, конечно, следствием уже нараставшей тревоги... И тут надо, конечно, иметь в виду категорическое требование и категорическую установку Сталина. Он твердо сказал, что, если мы не будем провоцировать немцев на войну - войны не будет, мы ее избежим. У нас есть средства избежать ее. Какие средства, он не говорил... Нам, конечно, труднее было догадываться. Но Сталин такую установку дал, поэтому все, что вы делаете, это должно делаться в величайшей тайне - вы отвечаете за каждый свой шаг" {6}. Таким образом, обилие "пряников" во внешних отношениях с Германией не исключало тайную подготовку "кнута". Просто "пряники" получили, безусловно, приоритет.