Евгений Габович - История под знаком вопроса

Костюкович приводит и еще одну цитату из пояснений Умберто Эко одному интервьюеру:

«…половина прогрессивных новаторств случилась по ошибке или по чьему-то вранью: искали философский камень, выдумали порох. Пытались попасть в царство пресвитера Иоанна, а освоили неизведанную Африку. Не будем уж говорить о мифах, связанных с основанием государств. В романе присутствует и такой миф: канонизация Карла Великого усилиями Фридриха Барбароссы по подсказке Баудолино. Мой Баудолино — мифопорождающая машина».

Множественность интерпретаций истории или, вернее, множественность допустимых моделей прошлого является одним из нововведений нашей хронологической революции, которую с ужасным скрипом воспринимают воспитанные на единственно правильном учении поколения историков и их учеников. Историческая аналитика, в отличие от всего остального мира, не хочет приспосабливаться к фантазиям многочисленных баудолино, ни позднесредневековых, ни эпохи Возрождения, ни новейшего времени. Она не согласна быть простым смазчиком и наладчиком мифопорождающих автоматов. Историческая аналитика предлагает поставить все эти выдумки и фантазии на полку художественной литературы, снабдить их яркими обложками, коих и достойно массовое чтиво, и начать постепенно и осторожно заполнять проверенной информацией о прошлом новую полку, полку прошловедения.

Несколько штрихов, характеризующих процесс возникновения исторических документов в XVIII веке, можно найти в статье Ю. Д. Левина «Россия в английской эссеистике XVIII века», напечатанной в книге «Образ России. Россия и русские в восприятии Запада и Востока». СПб.: Пушкинский Дом, 1998. С. 5–28.

Начнем с приведенного Левиным свидетельства английского просветителя Джозефа Аддисона (1672–1719), который в своем очерке от 21 мая 1709 года так высмеивал пристрастие английских журналистов к выдумке сенсационных политических новостей:

«…все помнят уловки, к каким прибегали в царствование короля Карла Второго, когда они не могли выпустить ни одного газетного листа без того, чтобы не зажечь комету в Германии или пожар в Москве»

Какие у нас есть основания считать, что историки предыдущего XVII века и еще более ранних эпох были свободны от пристрастия выдумыванию сенсационных политических страстей? Почему мы должны доверять авторам исторических сочинений средневековья и выдуманной античности?

Рассказывая о своеобразном отклике на Полтавскую битву в журнале «Зритель» № 136 (6 августа 1711 года) в форме саморазоблачительной исповеди человека, объявлявшего себя «одним из величайших лжецов, каких производил этот остров», Левин приводит цитату из книги «Русскo-английские литературные связи» (стр. 80–81) академика М. П. Алексеева:

«указанное „Письмо к Зрителю“ не осталось без подражаний; идея создания фиктивных мемуаров от имени британского офицера, находившегося в войсках Петра I, вдохновила Д. Дефо, автора „Робинзона Крузо“, издать целое произведение на эту тему, которое впоследствии пользовалось известностью не только среди любителей художественных вымыслов, но и среди историков, увидевших в нем правдивый и достоверный рассказ о России и деяниях царя Петра».

Речь идет о псевдоисторическом сочинении Дефо, изданном в Лондоне в 1722 году. Если в начале XV1I1 в. в эпоху, когда каждое политическое событие освещалось в многочисленных газетах и журналах на разных языках, историки могли принимать литературный вымысел за «правдивый и достоверный рассказ», то почему мы должны считать, что в более ранние века художественные произведения четко отличались от исторических документов, что историки не принимали художественный вымысел за историческую правду?

Большую часть статьи Левин посвятил редкому журналу «Московит», некоторое время (май-июнь 1714 года) издававшемуся неизвестным публицистом. Повествование в посвященных России материалах журнала шло от имени вымышленного персонажа, молодого русского, носящего выдуманное имя Плеско. Левин подчеркивает распространенность такого приема в историко-политической литературе XVIII века.

Критическая оценка своей страны устами вымышленного иностранца, выходца из далеких, предпочтительно экзотических земель, прием, довольно распространенный в мировой литературе. (…) Так например, написаны известные «Персидские письма» Монтескье (1721) и «Гражданин мира» Голдсмита (1762), то есть произведен созданные после «Московита», но прием этот использовался задолго до них, чуть ли не со времен античности.

Как видно из статьи Левина, практически вся историко-политическая информация о России облекалась в Англии XVIII в. в форму чисто литературную. Скорее всего, это является отражением исторических произведений более раннего времени. Известным примером смешения исторического повествования с литературным произведением в предыдущем веке служила практически вся литературная деятельность коллектива авторов, известным под псевдонимом Вильяма Шекспира. Мы можем себе представить, как широко пользовались этим приемом писатели более ранних эпох, произведения которых сегодня принимаются историками за идентичные исторические произведения.

[Зиновьев] Зиновьев А. А. Зияющие высоты.

[Кинг] King David. Stalins Retuschen, Hamburg, 1997.

[Левин] Левин Ю. Д. Россия в английской эссеистике XVIII века // «Образ России. Россия и русские в восприятии Запада и Востока». СПб.: Пушкинский Дом, 1998.

[Эко] Эко У. Баудолино. Симпозиум. М., 2003.

Настоящая глава возникла как разработка доклада, прочитанного 1 декабря 2001 года в Москве на Третьей Международной конференции по проблемам цивилизации. В разных вариантах этот доклад был опубликован в России и Эстонии. Однако по мере работы над текстом, мне приходилось все больше и больше расширять угол критического взгляда.

Я рассмотрю здесь разные стороны процесса придумывания истории человечества, так, как он мне видится, не претендуя на академическую систематичность изложения всех фасет этого нелегкого вопроса. М. А. Барг в своей книге «Эпохи и идеи. Становление историзма» (М.: Мысль, 1987) считает формирование исторического сознания процессом менее всего изученным в научной литературе, с чем я готов согласиться. В то же время с его традиционалистским представлением о том, что общество весьма рано ощутило острую нужду в людях, исполняющих функцию историков, я намерен поспорить.