Евгений Габович - История под знаком вопроса

С развитием западноевропейской философской мысли стали слагаться новые определения исторической науки. Стремясь объяснить сущность и смысл жизни человечества, мыслители обращались к изучению истории или с целью найти в ней решение своей задачи, или же с целью подтвердить историческими данными свои отвлеченные построения. Сообразно с различными философскими системами, так или иначе определялись цели и смысл самой истории. Вот некоторые из подобных определений: Боссюэ (1627–1704) и Лоран (1810–1887) понимали историю как изображение тех мировых событий, в которых с особенною яркостью выражались пути Провидения, руководящего человеческою жизнью в своих целях. Итальянец Вико (1668–1744) задачею истории как науки, считал изображение тех одинаковых состояний, которые суждено переживать всем народам. Известный философ Гегель (1770–1831) в истории видел изображение того процесса, которым «абсолютный дух» достигал своего самопознания (Гегель всю мировую жизнь объяснял, как развитие этого «абсолютного духа»). Не будет ошибкою сказать, что все эти философии требуют от истории в сущности одного и того же: история должна изображать не все факты прошлой жизни человечества, а лишь основные, обнаруживающие ее общий смысл.

Этот взгляд был шагом вперед в развитии исторической мысли, ― простой рассказ о былом вообще, или случайный набор фактов различного времени и места для доказательства назидательной мысли не удовлетворял более. Появилось стремление к объединению изложения руководящей идеей, систематизированию исторического материала. Однако философскую историю справедливо упрекают в том, что она руководящие идеи исторического изложения брала вне истории и систематизировала факты произвольно. После этого история не становилась самостоятельной наукой, а обращалась в прислужницу философии.

Наукою история стала только в начале XIX века, когда из Германии, в противовес французскому рационализму, развился идеализм: в противовес французскому космополитизму, распространились идеи национализма, деятельно изучалась национальная старина и стало господствовать убеждение, что жизнь человеческих обществ совершается закономерно, в таком порядке естественной последовательности, который не может быть нарушен и изменен ни случай ностями, ни усилиями отдельных лиц. С этой точки зрения главный интерес в истории стало представлять изучение не случайных внешних явлений и не деятельности выдающихся личностей, а изучение общественного быта на разных ступенях его развития. История стала пониматься как наука о законах исторической жизни человеческих обществ.

Европейская историческая идея (идея истории как описания последовательности событий с их соотнесением точкам на временной 0си) значительно моложе, чем это утверждает традиционная история. Еще и в эпоху Ренессанса датировка исторических событий осуществляется редко и обычно в форме относительной датировки, а не абсолютной, как это принято сегодня. На самом деле данное обстоятельство не должно никого удивлять, ведь данная эпоха ― это и есть самое начало истории.

Даже самая примитивная историческая идея на самом деле на столько нетривиальна и уникальна, что приступая к рассмотрению истории какой-либо страны, какогo-либо региона или части света, историки обязаны первым делом выяснить, когда там возник интерес к прошлому и в какой форме, а уж потом и каким образом в эту страну, регион или часть света была занесена идея истории в ее привычном нам европейском варианте, сегодня занявшем доминирующую позицию во всем мире. Ее независимое возникновение в хотя бы двух разных регионах столь мало вероятно, что должно быть строго доказано, а не принято за ― к тому же даже не формулируемую ― аксиому: предположение по умолчанию тут не проходит и должно решительно отметаться.

Возможность существования истории как набора моделей прошло го в бесписьменном обществе крайне сомнительна. Максимум того, на что способно такое общество, это на создание меняющейся от поколения к поколению мифологии. Существование истории в какой-либо систематической форме в до печатный период также крайне мало вероятна, тем более, что между возникновением письменности и книгопечатания на самом деле лежали не тысячелетия, а немногие столетия.

Это сегодня идею истории внушают каждому человеку в школе с раннего возраста, пользуясь при этом абсолютной шкалой измерения исторического времени. Еще несколько поколений тому назад эта идея была малоизвестна в странах, не затронутых глубоко процессом глобализации (не правильнее ли будет сказать, псевдоевропеизации), но сегодня ее вбивают в головы школьников Африки, Южной Америки и Азии, как это уже давно принято в Европе.

А как обстояло дело до изобретения временной оси с фиксированной на ней точке отсчета исторического времени? То есть в сравнительно недавнюю эпоху до 1582 года ― года григорианской реформы и введения календаря, привязанного к временной оси? Тогда использовались такие, например, датировочные приемы как:

• Раньше, чем… или позже, чем… или одновременно с таким-то событием

• За столько-то поколений до чего-то еще

• В начале жизни такого-то исторического лица

• Через столько-то лет после избрания некоего лица бургомистром (скажем, города Нюрнберга)

• За столько-то лет до начала такой-то войны или через указанное количество лет и месяцев после ее окончания

• Через три года и два месяца после пожара в такой-то церкви

• За два месяца до избрания, скажем, Пшемысла Второго королем Шваброляндии и т. п.

Если при этом после смерти Пшемысла Первого до указанного последним события ничего интересного с точки зрения историописцев не произошло, то почти весь период междувластия (а он мог длиться и месяцы, и годы) как бы исчезал из истории. Да и само использование относительных датировок приводит к трудной проблеме увязки относительных датировок и редких дат, получаемых по разным таким системам, друг с другом. Э. Бикерман в своей книге «Хронология Древнего мира» приводит следующий пример таких трудностей:

«Пример с архонтом Полиэвктом, дата правления которого является решающей для хронологии Дельф, наглядно показывает сложность датирования афинских архонтов эллинистической эпохи. Два синхронизма говорят о том, что Полиэвкт исполнял свои обязанности во время правления царя Македонии Антигона Гоната (263–240) и Селевка II (246–223) (…). Таким образом, год его правления должен приходиться между 246 и 240 гг. до н. э. Тем не менее более точно определить время его правления на протяжении этого короткого периода оказывается невозможным (…).