Георгий Холопов - Огни в бухте (Дилогия о С М Кирове - 2)

- Из немцев, Мироныч, на бухте, кроме Людвига Гюнтера, никого не было, но этот сукин сын давно убежал в Турцию.

- Вот-вот! Это сын убежавшего Гюнтера, о нем говорил Петрович. Против него, конечно, я никаких улик не имею, я его тогда в первый раз и увидел, но с первого же раза всем своим существом, физически ощутил, что это враг. Хитрый, коварный!.. Вот что, Мехти! Давай-ка возьми этих двух молодчиков. До всяких следствий и докладов твоих помощников. Я думаю, что мы не ошибемся. Невзирая на исход "переговоров" с этим мерзавцем, поджигателем "миллионера", ты их возьми, и главное - Ахундова.

- Ну, раз на то пошло, Мироныч, тогда я тебе должен раскрыть один секрет. Ты знаешь мой принцип в работе: действовать только наверняка. Я всего тебе не сказал. Ты уж извини. Не хотелось мне, не проверив дело, вводить тебя в заблуждение.

- Какие тут, к черту, могут быть секреты, когда горит фонтан!.. Убит Богомолов!..

- Ты послушай, что я тебе скажу. Конечно, за ночь многое можно было сделать. Но ты понимаешь, я всю ночь проторчал в больнице. Видел всю операцию. Потом вместе с сестрами и чекистами сидел у постели этой сволочи. Так вот: в медицине, на их жаргоне, существует так называемый период возбуждения. Он наступает после операции, после наркоза... В такой период с больным творится черт знает что. Одни плачут, другие ругаются, третьи начинают болтать. Иной в такую минуту может все рассказать, всю тайну выболтать. Таких случаев в эти периоды возбуждения было у нас много. Так вот: я того же ждал от нашего "героя", но, понимаешь, ничего такого с ним не случилось: видно, он очень крепкий черт, железный, был почти все время в полном сознании, только ругался сильно, даже доктора разбежались. Но сквозь эту ругань мне дважды слышалась фамилия - Ахундов.

- Ахундов?

- Ахундов! Должен тебе прямо сказать, что из тебя выйдет хороший следователь. Должен тебе еще сказать, что перед отъездом из больницы я дал приказ об аресте Ахундова. Сегодня Новый год, и он, наверное, гуляет со своими "охотниками". Понимаешь? - расхохотался вдруг Теймуров.

- Понимаю. Только ты совсем зря так медленно распутываешь передо мной этот клубок. Все это в конце концов можно было бы в двух словах рассказать.

- Ты правильно говоришь. Но это дело необычное, и я хотел себя проверить. Узнать твое мнение, твои соображения.

- Мое мнение в отношении врагов революции тебе давно и хорошо известно!

- И еще небольшой секрет, Мироныч, раз дело пошло на откровенность... Этот сукин сын в период возбуждения еще одну фамилию упомянул. Всей его ругани я не понял, но имя мистера Леонарда Симпсона очень четко услышал. Надо думать, Быкодоров работает на него. Или, вернее, работал!.. На этот раз, кажется, навсегда отсечем от нашей нефти щупальца английской разведки.

Машина повернула с Набережной на Красноводскую и пошла мимо площади Свободы, мимо могил двадцати шести бакинских комиссаров, расстрелянных англичанами и эсерами в закаспийских степях.

2

Третью ночь Петрович не смыкал глаз, не отходя от бушующего фонтана. Почерневший от копоти, весь в нефтяных пятнах и опаленный, молча он делал свою работу, молча копал вместе со всеми землю, возводил насыпь между нефтяными амбарами, стиснув зубы, шел на штурм пожара, и не слышно было на бухте его басовитого голоса.

Поджог "миллионера", огонь на бухте были его личным несчастьем, а не просто пожаром на промысле. Когда он на мгновение закрывал глаза и начинал вспоминать всю проделанную работу по засыпке бухты, бессонные ночи, нечеловеческое напряжение сил и нервов, - он метался, как от физической боли.

Но еще больнее для Петровича была смерть Павла Николаевича...

Утром он привез на бухту целый фаэтон цветов и венков, отправил их в промысловый комитет, а сам пошел к горящему фонтану.

Его окликнули.

Петрович обернулся и увидел часового у сторожевой будки. Сперва он даже не разобрал, что за человек в разбухшем от дождя брезентовом плаще.

- А, Чернохвостый, здорово... - нехотя буркнул Петрович и пошел дальше.

- Не хочешь ли папиросу, Петрович?

Петрович остановился.

- Папиросу? С чего это ты вдруг подобрел?

Чернохвостый подошел к Петровичу, закинул винтовку за плечо, достал из кармана портсигар.

- Угощайся!

Петрович от неожиданности даже вздрогнул: "Чернохвостый угощает папиросой?! У него есть папиросы?"

- Угощайся, угощайся! - Чернохвостый щелкнул крышкой портсигара.

Изумленный Петрович протянул руку и... вместо папиросы взял барбарисовую конфету в прозрачной обертке.

- Ах ты, вегетарианец, - вдруг рассмеялся он.

- Еще, еще бери, - отеческим тоном сказал Чернохвостый, - этот барбарис лучше всяких твоих папирос.

Из нагрудного кармана гимнастерки он достал чуть ли не с блюдце величиной часы-луковицу на толстой и длинной цепи. Часы и цепочка были золотые.

Петрович совсем уже ничего не понимал.

- Да на какие это шиши ты стал мильонщиком? Черт! - повеселел он, взяв часы и взвесив их в руке.

- А ты прочти, что там написано.

Петрович прочел: "Кузьме Кошкину, снайперу из снайперов, герою бакинской бухты Ильича. - С. Киров".

- Да не ты ли это подстрелил поджигателя?

- Конечно, я! Кому же другому так стрелять! - с гордостью и достоинством сказал Чернохвостый.

- Ты? - Петрович был совсем изумлен.

- А я и в муху попадаю! Могу свечку за сто метров потушить. Могу проволоку за двести метров с первого выстрела перерубить надвое.

- Да где это ты так научился стрелять? Как ты его увидел в темноте?

- Очень просто. Ночью я не в будке сижу и не сплю, как другие, а гуляю по промыслу. У меня и "секрет" есть. Я все и всех вижу! И тебя очень хорошо вижу. Руками много машешь в работе. Это нехорошо. Надо спокойно работать. Вот как я, например... Когда вы все пошли встречать Кирова, я и засел в свой "секрет". Знаю, что в такую темень, да еще когда весь народ собрался в барак, всякое может случиться... Ну вот, точно сердце предчувствовало, фонтан вспыхнул! Тут-то я и увидел факельщика. Он к молу хотел побежать: там, конечно, камни, волнолом, и труднее человека найти... Вот я и подсек ему одну ногу. Убить бы мог, да нам приказано не убивать в таких случаях. От покойника пользы мало. Ну, тут он на одно колено упал, силился встать, а я ему спокойно вторую ногу подсек. А там и все другие часовые пальбу открыли. И вы все прибежали с праздника. Там уж такое поднялось, что ничего не понять...

Чернохвостому рассказывать бы и рассказывать о себе, да Петровичу некогда было. Он протянул ему руку, поздравил с наградой. Чернохвостый не выпускал его руки: еще одной радостью ему хотелось поделиться.

- А вчера вечером к нам в полк сам товарищ Киров приезжал. Меня наградил и дядьку нашего. Сергей Мироныч сказал, что и учиться меня пошлет. Вот пустит бухту в ход и пошлет учиться. На командира Красной Армии. К самому товарищу Фрунзе. Ловко?