Георгий Холопов - Огни в бухте (Дилогия о С М Кирове - 2)

- Очень старая.

- Один тартальщик, по имени Зейнал, показал мне огни в бухте и рассказал всю бухтинскую историю. Многого он сам не знает, но это человек с чутьем и смелыми взглядами на жизнь. Огни в бухте и рассказ его о болотах бухты очень меня заинтересовали. И тому, что ты говоришь о "разговорах", я не совсем верю, потому что ты сам им не веришь.

- Потому и Богомолова ищешь?

- Потому.

- Тогда выпьем!

- За что?

- За твою удачу.

- Вот за это я выпью с удовольствием. Кафар, выпьем за бухту!..

- Как уха? Как вино? - спрашивал Крылов, не переставая угощать гостей.

- И вино хорошее, и уха достойна всяческих похвал, - отвечал Киров.

- Сам рыбу ловлю. Охотник, рыбак и садовод. Эти три занятия люблю больше всего на свете.

- А море?

- Про море забывать стал...

Шесть лет назад, в войну, буксиры землечерпательного каравана общества "Сормово" были уведены на север, и землесос, которым командовал Фома Матвеевич, стал в ряд с другими к "пристани погибших кораблей". Не столько с горя, сколько от безделья багермейстер запил. Но вскоре на него и горе обрушилось: заболела и умерла жена, потом двух сыновей взяли на войну, и они погибли где-то у Карпат... Жил человек полвека, работал изо дня в день, имел хорошую, дружную семью и вдруг в один год всех лишился. Погоревал Фома Крылов и задумал заново начать жизнь. Чувствовал он по своему железному организму, что проживет самое малое еще полсотни лет. Женился на двадцатидвухлетней Ирине, родилась у них дочь - Дельфина. Решив остаток жизни, или, как он говорил, вторую жизнь, прожить для себя и своего удовольствия, багермейстер весь ушел в заботы о доме, занялся рыбной ловлей и охотой, к чему имел пристрастие еще с малых лет. Кое-какие деньги он выручал от продажи рыбы и дичи; всегда имел на обед уху и вино и в конечном счете был доволен этой второй жизнью, а порою даже считал себя счастливейшим из людей - ни от кого не был зависим и жил в своем райском саду, как царек.

Когда со стола было все убрано и хозяйка с дочерью ушла ставить самовар, Киров, расположившись с Махмудовым на траве, закурил трубку. Вскоре к ним подсел и Крылов.

- А что, Фома Матвеич, если вновь вернуться на землесос? Вновь зажить старой жизнью? - спросил Киров. - Вот если возьмемся за бухту, тогда твой корабль нам будет очень нужен.

Багермейстер внимательно выслушал Кирова, горячо одобрил его начинание по засыпке болот "новой площади", а также остальной части бухты - двадцатигектарного водного пространства внутри этих болот, именуемого Ковшом, - а насчет себя сказал:

- Привык я к этой второй жизни и на работу больше не пойду.

- Может, передумаете? - спросил Махмудов.

- Нет, нет! - замахал руками багермейстер.

Сергей Миронович стал говорить о той нужде в нефти, которую терпит страна. Не жалость к молодой республике он вызывал у багермейстера, а убеждал его в необходимых начинаниях по освоению новой богатой нефтяной площади. Он хорошо знал: пришли из Азнефти Крылову бумажку, чтобы он возвратился к своей прежней работе командира землесоса, Крылов мог и порвать эту бумажку, а живое человеческое слово могло - в этом он никогда не сомневался - делать чудеса.

Фома Матвеевич поглаживал усы и, слушая Кирова, все более и более хмурил лоб.

- До приезда к тебе я был в доках. Среди других кораблей на "кладбище" видел и два бухтинских землесоса. И твой землесос! Поржавел он без хозяина. Рабочие говорят, надо его ставить на капитальный ремонт. Было бы хорошо, Фома Матвеич, если бы ты сам пошел и посмотрел, что с землесосом, какой ремонт на нем нужен. Написал бы свое хозяйское мнение, зашел бы ко мне. Потом - где теперь команда землесоса? Надо собрать и привлечь всех к этому делу.

- Пропали все... Кой-кто матросами плавает, кто в войну сгинул, а один даже кабачок открыл.

- Не мне давать тебе советы. Подумай! Как лучше, так и делай. Чем нужно помочь - помогу, сам приду в док, ребята там очень хорошие. Я говорил им уже о первоочередном ремонте землесосов. Чей второй землесос?

- Кузьмича, приятеля моего... Боцманом плавает на шаланде.

- Пусть пока плавает, а ты возьмись за это дело. Ты - за землесосы, я - за Богомолова... Вот и все мои дела к тебе.

- Пойти и приглядеть, что там делается, - это я могу, это я сделаю. Ну, а работать?.. Пойти же - пойду. Хоть завтра.

- Вот-вот, завтра и пойди! А я отправлюсь на поиски Богомолова.

Сергей Миронович встал, и втроем они прошлись по двору.

- А работать мне незачем, - подумав, сказал багермейстер. - Что мне теперь надо? Человеку надо самое малое, и я это имею. И не хочу, чтобы мной командовали, да и сам никакого желания не имею командовать другими. Так я волен, сам себе хозяин. Живу, не тужу. Натура уж у меня такая, вы не обижайтесь, товарищ Киров.

- Петрович этого не сказал бы! Всего один раз его видел; братья, а не похожи друг на друга. Он за дело революции жизни своей не жалел...

- Недавно получаю письмо и глазам своим не верю: от Петровича, товарищ Киров!..

- Не может быть!

- Да, да! Если это не чья-нибудь шутка, значит - жив братец и скоро приедет. А то после второго рейса в Астрахань с бензином - похоронили мы его. Жинка его даже за другого замуж вышла.

- А я имел другие сведения... - Киров покачал головой. - Или вернее никаких сведений о нем! Ну, я рад, очень рад! - Он взволнованно пожал руку Фомы Матвеевича.

Ирина пригласила гостей к чаю. Но уже смеркалось, и Киров стал собираться в дорогу.

- А то бы остались на чаек. Ветер все гудит, - сказала Ирина.

- Нет, спасибо, нам пора уходить. Мне - в Черный город, на партийную конференцию, Махмудову - в больницу, к жене.

- У меня и варенье есть, шпанка.

- А в другой раз приедем и чай пить. Чай... с лимоном! - Киров остановился у лимонного деревца, взял в руки ветку с тремя зелеными лимончиками. - Фома Матвеич! Человеку стоит ведь только захотеть по-настоящему - чудеса будут.

- Золотые слова. Камень, не земля, а все растет.

- Об этом я и говорю. Если дружно возьмемся за бухту, рискнем... и нефть будет!

- Совершенно правильно.

- Ну, а раз правильно, - на слове поймав багермейстера, тихо (по-свойски, как говорили рабочие) засмеялся Киров, - тогда, Фома Матвеич, ремонтируй землесос и... выходи в море!

Он надел фуражку, попрощался и, секунду помедлив перед калиткой, потянул к себе дверь и вышел на улицу. Вслед за ним, распрощавшись, вышел Махмудов.

Сняв рубаху, Фома Крылов отнес ее домой и вернулся с фонарем. Это был бумажный пестрый китайский фонарь. Он повесил его на ветку и в одной сетке, перекинув через плечо полотенце в петухах, сел пить чай. Пил он долго, потел, вытирался полотенцем и снова пил. Потом, когда стало совсем темно, встал и с фонарем в руке пошел к лимонному деревцу. Он нашел ту ветку с тремя лимончиками, которую держал в руках Киров, сделал на ней метку, затянув шпагатом два морских узла, подумал: "Ждать до Нового года". И после этого долго-долго ходил по освещенной фонарем дорожке. Не мог он понять, что с ним. Как будто ничего не случилось с приходом Кирова, а вот не мог он сосредоточиться, найти себе место. Как будто что-то и случилось!