Александр Широкорад - Россия выходит в мировой океан. Страшный сон королевы Виктории

Выйдя в океан, легли на остров Енгано и занялись ранеными. Впрочем, пришлось только обмыть и кое-как перевязать оторванные руки и ноги, так как больше этого сделать ничего не могли. Оставалось окончить также грустное дело — похоронить унтер-офицера. Приготовления и сборы к этому были недолги. Долетали чистую койку, зашили в нее покойного и прикрепили две балластины по четыре пуда. По команде «на молитву» все собрались на юте под открытым небом. Кононов прочел краткие молитвы, псалом «Живый в помощи Вышняго», и при общем пении «Святый Боже» тело было опущено в море.

За Сингапур было уплачено кровью, и один из самых энергичных людей успокоился навеки. Но, сознавая вполне чудное спасение от неминуемой гибели и всю важность сингапурского погрома, экипаж яхты здесь же принес горячую благодарность Создателю за явную Его помощь и величайшее милосердие.

Ровно через 8 суток в назначенном рандеву яхта соединилась с крейсером, встретившем на своем пути к Енгано голландский пароход, от которого и узнали о гибели двух английских военных судов в Сингапуре от русских миноносок и о громадном пожаре в Новой гавани. Об «Агамемноне», впрочем, телеграфировали, что он не затонул благодаря исправности своих непроницаемых переборок, но, во всяком случае, надолго вышел из строя.

Ввиду этих известий, капитан, окруженный всеми офицерами и командой, почетно встретил своих героев. Больным была подана необходимая помощь. Затем флаг был приспущен, и помолились за упокой души погибшего товарища.

Так как трое раненых требовали тщательного ухода, то капитан решился зайти на несколько часов в Бекнулен [138] Современный г. Бернкулу. , но прежде всего следовало покончить с яхтой. Она уже сослужила свою службу, и дальнейшее ее существование было скорее вредно для крейсера в нейтральном порту. Поэтому ее пустили ко дну и, поставив миноноски на свои места, взяли курс на столицу Суматры.

Около 4 часов пополудни крейсер вошел на рейд и бросил якорь. Не успели еще отсалютовать голландскому флагу и получить ответ, как к борту пристал адъютант губернатора, весьма вежливо передал приветствия своего начальства и поздравления с приходом, а затем объявил категорическое требование представителя Голландии его превосходительства Мейнгера Евенгорна оставить порт не позже как через 24 часа. «Таковы условия строжайшего нейтралитета нашего правительства», — прибавил он, как бы извиняясь за оказываемое негостеприимство. Капитан молча взял под руку губернаторского адъютанта и вместе с ним спустился к своим раненым.

— Прошу вас передать его превосходительству, что единственная причина, заставившая меня затруднить его моим присутствием здесь, вынуждена крайней необходимостью, в которой, я полагаю, вы убедились сами. Я зашел только сдать в госпиталь раненых, конечно, если его превосходительство не затруднится разрешить это.

Адъютант почтительно поклонился и уехал на берег. Вслед за ним уехал и капитан с визитом к его превосходительству Мейнгеру Евенгорну.

Должно быть, по Бенкулену быстро разнеслась весть о характере только что прибывшего судна, так как оно было наводнено посетителями. Явились городские доктора с предложениями услуг и даже сам начальник госпиталя. Последний объявил старшему офицеру, что сам губернатор командировал его принять раненых на свое попечение немедленно, и что носилки для больных уже на пристани. Затем он вышел наверх и с мостика объявил осаждающей крейсер публике, что для раненых необходимо при съезде полное спокойствие. Тотчас же водворилась полная тишина, среди которой больные были осторожно вынесены и положены на катера.

Губернаторша прислала роскошные букеты капитану и в кают-компанию. Пример всегда заразителен, и почтенные дамы Бенкулена положительно завалили крейсер фруктами и цветами. Вечером съехавшим на берег офицерам была сделана самая лестная и трогательная овация в городском саду. Их непрерывно угощали, им рекомендовались все представители города, совали в руки свои карточки и изъявляли искреннее сожаление, что вследствие строжайшего, нейтралитета, который правительство их обязалось исполнять, они лишены теперь чести иметь у себя таких редких и отважных гостей. Все обещали полное участие к оставляемым больным.

— Они у нас не будут скучать, мы сделаем для них жизнь самой приятной и веселой, — твердили голландцы в один голос.

Музыка провожала гостей до крейсера и сыграла прощальную серенаду.

На другой день утром губернатор отдал визит капитану. Его превосходительство был очень мил и любезен. Он сообразил, что вследствие кратковременной стоянки крейсера никаких неприятных недоразумений для него возникнуть не может. На 24 часа разрешалось заходить судам воюющих наций, а для захода крейсера к тому же были весьма уважительные причины.

К полудню все счеты с берегом были закончены, ревизор возвратился с последней шлюпкой, и крейсер, провожаемый общим пожеланием успехов и счастья, оставил гостеприимный голландский порт и направился к северу.

На следующий день с «Русской Надежды» слева от борта был замечен дым. Дали полный ход и легли по направлению к неизвестному судну. Через час оно было остановлено, осмотрено, но оказалось нейтральным. Это был французский пароход, шедший с грузом в Батавию. Капитан его, между прочим, высказал очень большое неудовольствие против англичан за то, что они захватили Суэцкий канал в исключительное свое пользование, проводят массу своих судов из Средиземного моря и по неделям задерживают остальные нейтральные пароходы в Сайде и Суэце.

Расставшись с французом, крейсер пошел снова 8-узловым ходом на северо-северо-запад. Угля оставалось уже немного, и все с величайшим любопытством ждали, как выйдет капитан из настоящего затруднения. Но ждать пришлось недолго. На третий же день крейсер вошел в пролив между Пуло-Беби и Топак, где, к величайшему изумлению всех, стоял «Сынок», получивший, как оказалось, приказание явиться сюда еще при уходе с Радамского архипелага.

Приняв полный запас угля, получив почту и депеши от адмирала и отдав приказание «Сынку» идти с донесением в Тихий океан на соединение с адмиралом, капитан крейсера снялся с якоря и пошел на северо-запад. Имея по 200 миль суточного плавания и уклоняясь от прямого курса только для того, чтобы осмотреть или захватить показавшееся судно, на двенадцатый день плавания крейсер пришел к берегам Аравии на вид мыса Фартак.

В тот же день, собрав у себя в каюте офицеров, капитан изложил им свой план нападения на английскую транспортную эскадру, которую надеялся подкараулить и встретить на пути из Адена в Карачи. В возможности этого, по словам капитана, его убедили как газетные известия, так и рассказы всех шкиперов нейтральных пароходов.