Дмитрий Иловайский - Разыскания о начале Руси (Вместо введения в русскую историю)

Во-первых, отдаем полную справедливость нашему многоуважаемому противнику за тщательно рассмотренный им вопрос об одном византийском свидетельстве, которое антинорманисты полагали в числе своих доказательств. Разумеем rousia celandia 773 года. Оставляя в стороне все, что говорится в этом трактате постороннего, а принимая в соображение только фактический свод доказательств по отношению к данному вопросу, я должен признать за ними значительную долю убедительности и согласен, что вернее перевести "красные хеландии", нежели "русские хеландии". (Дополнение III стр. 359 и след.) Охотно вычеркиваю эти хеландии из системы своих аргументов. Но мне показалась излишнею являющаяся по этому поводу филиппика против антинорманистов (стр. 371). По крайней мере лично ко мне она едва ли может относиться. В одной из первых своих статей я сказал: "Относительно некоторых соображений второстепенной важности мы можем ошибаться; но от того не пострадают наши главные положения" (Рус. Вест. 1872, декабрь). Слова эти исполнились буквально; нам пришлось пока сделать две, три поправки, которые нисколько не имеют влияния на существенные стороны вопроса о Варягах и Руси. Упомянутые хеландии в первой статье я отнес к доказательствам спорным, а потом раза два упомянул о них мимоходом; но не выдвигал на первый план и не поместил их в тексте тех тридцати важнейших оснований, на которых построены мои выводы (ibid.). Точно так же г. Куник много распространяется о Табариевых Руссах VII века, объясняя это известие позднейшею вставкою. Предоставляю другим решать вопрос о Табари, о котором я тоже упоминал мимоходом; ибо прежде всего ценю свидетельства современные или близкие к ним по времени. Те мои основания (NoNo 21 и 22), на которых построен вывод, что арабские свидетельства о Руси несогласимы с норманнской теорией и что все они более или менее тяготеют к южному происхождению Руси, а не к северному, эти основания остаются в полной силе (см. выше стр. 340) 2 .

Затем нам приходится указать на несостоятельность тех критических приемов, которые норманизм в лице нашего противника прилагает к другим, более важным, доказательствам. Во-первых, известие "Венецианской хроники" о gentes Normannorum, которые в 865 году напали на Константинополь в количестве 360 кораблей. Автор этой хроники, Иоанн Диакон, писавший в XI веке, повторяет выражение предшествовавшего ему писателя Лиутпранда. Последний заметил о Руссах, что это народ, живущий к северу от Константинополя между Хазарами и Булгарами, в соседстве печенегов и угров, и что "Греки по наружному качеству называют его Руссами, а мы (Итальянцы) по положению страны Нордманами". Следовательно, gentes Normannorum Венецианской хроники просто значит "северные народы"; известие об их нападении, конечно, пришло из Константинополя; а греки не только русских, но и другие народы, соседние северному Черноморью, называли Гипербореями. Если бы Лиутпранд и Венецианская хроника действительно разумели Скандинавов, то вышло бы явное противоречие; оба известия (о нападениях 865 и 941 гг.) получены от Византийцев, а последние в обоих случаях говорят только о Руси, которую знают очень хорошо и нигде не смешивают ее с Варягами. Не разбираю ссылки на писателя XV века Блонди, который повторяет известие Иоанна Диакона, причем смешивает вместе разные события и разные народы (375 стр.). Подобные источники только годны для того, чтобы запутывать вопрос и отвлекать внимание от современных свидетельств о языческой Руси, от тех свидетельств, которые изображают ее сильным туземным народом Восточной Европы.

Сколько исследователи ни разыскивали в средневековых хрониках целой Европы, а до сих пор важнейшими источниками для вопроса о народности Руссов остаются византийские писатели IX и X веков, в особенности патриарх Фотий, Константин Багрянородный и Лев Диакон. А эти писатели, совершенно не зависимые друг от друга, согласно указывают на исконное существование туземной Руси.

По поводу упомянутого нападения на Константинополь в 865 году вновь обращу внимание людей интересующихся на следующий критический прием норманизма. А. А. Куник все еще продолжает относиться к рассказу русской летописи об этом походе как к известию самостоятельному и на основании его продолжает рассуждать об Оскольде как предводителе похода, не обращая никакого внимания на мои возражения. Я говорил и подтверждаю, что известие это не самостоятельно; самое поверхностное сравнение с хроникой Амартола и его продолжателей убеждает, что оно взято буквально из этой хроники или из ее славянского перевода, даже удержано число 200 кораблей, тогда как известие Венецианской хроники, насчитывающее их 360, конечно ближе к действительности. Летописец к простому переводу греческой хроники только приклеил имена Аскольда и Дира. Мой оппонент согласен, что Кий, Щек и Хорев лица мифические, сочиненные на основании географических названий (396); но Аскольда считает все-таки сподвижником Рюрика и предводителем Руссов 865 года. О Дире же он умалчивает и считает их за одно лицо, хотя в летописи ясно указаны Оскольдова могила и Дирова могила, лежавшие в разных местах. Если кто принимает летописную легенду о них за достоверное событие, то простая логика требует согласно с летописью принимать их за два лица, а не за одно3 .

Мы же повторяем, что поводом к рассказу об Оскольде и Дире, без сомнения, послужили названия двух урочищ: Оскольдова могила и Дирова могила. Если бы у летописца были свои домашние сведения об их походе на Константинополь, то не мог он взять без перемен известие из византийской хроники и только приклеить к нему голые имена предводителей. Ясно, что своих сведений не было, а приклейка эта совершенно произвольная. Но А. А. Куник не считает нужным отвечать на подобное возражение. Точно так же взято в русскую летопись из продолжателей Феофана и Амартола известие о морском походе Игоря на Византию. Ясно, что и для этого времени все еще не было домашних сведений о русских походах в Черное море; о походах же в Каспийское наш летописец совсем не упоминает, будучи незнаком с арабскими писателями. Правда, о походе Олега в 907 году и вторичном походе Игоря в 944-м мы имеем летописные рассказы, не зависимые от византийцев, которые совсем не знают этих походов; но потому-то наши рассказы и носят баснословный характер, в особенности о походе Олега. Новое доказательство, что собственных исторически достоверных сведений о морских походах Руси до второй половины X века у летописца под рукой не было. Обстоятельство это уясняется еще более при сравнении с известиями о предприятии 1043 года.

По русской летописи в морском походе Владимира Ярославича участвовала наемная дружина Варягов. Ее участие засвидетельствовано не древнейшими списками летописи, Ипатьевским и Лаврентьевским, а позднейшими сводами, Воскресенским и Никоновским; но без сомнения свидетельство это не выдумано, а взято из более древних списков начальной Киевской летописи. Это свидетельство подтверждается византийскою хроникой Скилицы-Кедрена, которая говорит, что в числе русских войск находились союзники, "обитающие на северных островах океана", т. е. Варяги. Русское известие в этом случае самостоятельное, не зависимое от греческих источников: оно заключает такие подробности, которых нет ни у Пселла, ни у Скилицы-Кедрена; наш летописец почерпнул их из рассказов стариков, современников самому событию4 . Ввиду этих двух не зависимых друг от друга известий, русского и византийского, присутствие Варягов в русском войске 1043 года уже несомненно. В походах же 865 и 941 годов Варяги не участвовали ни по византийским свидетельствам, ни по русской летописи, которая в обоих случаях представляет только перевод византийских известий. Но в 1043 году, как только Варяги появились перед Боспором в числе русских войск, Византийцы не преминули о том упомянуть. Ясно, что в предыдущих морских походах их не было; так как их присутствие не могло остаться не известным для Византийцев, особенно ввиду множества пленных, захваченных после поражения Игоря. Откуда же являются иногда Варяги нашей летописи в IX и в первой половине X века? Я уже говорил, что исходною точкою зрения для летописца служили времена Владимира и Ярослава, при которых наемные варяжские дружины действительно участвовали в русских войнах и даже занимали почетное место в русском войске. В XI веке к ним уже так привыкли, что не мудрено было летописцу и другим его современникам предположить их участие и в прежние времена, о которых в сущности он знал очень мало. Но там, где он черпал известия прямо из греческого источника, там Варягов нет. Следовательно, большая часть летописных известий о Варягах на Руси в IX и X веках есть плод домашних домыслов, ничем не подтвержденных.