Дуглас Каппер - Викинги Британии

С самого начала — со времен дублинского Анлафа Кварана — и впредь большинство королей городов-портов в Ирландии были христианами вне зависимости, были ли они датчанами или норвежцами. И все же, несмотря на это, в Дублине всегда имело место смешение вер. Храм Тора процветал даже тогда, когда Сигтрюгг Шелкобородый чеканил монеты с изображением креста. Сигтрюгг Шелкобородый никогда не был фанатиком. Сигтрюгг отдал свою дочь в ирландский монастырь, дважды совершил паломничество в Рим, и при этом мог отправиться на Оркнейские острова и предложить ярлу-отступнику сражаться на его стороне против ирландцев-христиан при Клонтарфе. Именно Сигтрюгг основал собор, ныне называемый Кристчерч. На склоне своих лет он «указал место для строительства церкви Святой Троицы» и «дал серебра и золота на ее постройку».

Довольно любопытен тот факт, что крещеные норманны в Ирландии обращались к английской Церкви в обход местной христианской иерархии. Первый скандинавский епископ Дублина ездил в Англию, где его рукоположил Ланфранк, и вслед за ним не одно поколение епископов Дублина, Уотерфорда и Лимерика, избранных духовенством и мирянами своих будущих епархий, отправлялось в Кентербери для рукоположения. Ирландская Церковь могла протестовать сколько угодно, однако вплоть до двенадцатого столетия Дублин крепко держался за Кентербери.

Однако на Оркнейских островах ситуация была совершенно иной, нежели в Ирландии. В отличие от сильной ирландской Церкви, на островах среди норвежцев не осталось священников-кельтов. Соответственно, и принятие христианства здесь сильно запоздало: первая церковь была основана не ранее, чем через пятьдесят лет после короткого визита Олава сына Трюггви. Но, хотя семя и было брошено поздно, всходы оказались скорыми. В течение всего следующего столетия на Оркнейских островах появились и свой святой, и собор, и достопамятный епископ-воин.

Епископ Вильям Старый, первый из занимавших это место на Оркнейских островах, был масштабной фигурой своего времени. В течение шестидесяти шести лет он обладал всей полнотой власти во владениях оркнейского ярла, участвовал в непрекращавшихся конфликтах, как внутренних, так и внешних, в то самое время, когда даже князь Церкви не мог быть застрахован от гнева простонародья или меча воина. Но, в отличие от некоторых своих преемников, он почил в мире в собственной постели. Его старые кости были с честью погребены в соборе в Керкуолле и лежали там до тех пор, пока в обновленческом безумии девятнадцатого века какие-то фанатики выбросили их оттуда на основании того, что «церковь, мол, не кладбище».

Вильяма Старого можно назвать священником викингов — хотя бы за его слишком терпимое отношение к оркнейским пиратам. В те времена это ремесло было очень популярно на пространстве между нашими северными островами и вообще по всему Северному морю. Некоторые грабители-христиане, судя по всему, относились к церквям и монастырям все же немного мягче, нежели их языческие предки. Тот факт, например, что Магнус Голоногий уважительно отнесся к монастырю на острове Айона, оказался достаточно значимым, чтобы упомянуть об этом в рассказе о его подвигах: «Магнус конунг приплыл со своими людьми на Святой Остров и обещал мир и безопасность всем людям и сохранность всему добру. Люди говорят, что он хотел отпереть часовню Колумкилли (Колумба), но не вошел в нее, а закрыл дверь на замок»(5).

В этом походе Магнуса Голоногого в рядах его армии оказался другой Магнус, которому судьбой было уготовано оказать еще большее влияние на воображение современников. Этот юноша по прошествии многих лет стал известен всему Северу как святой Магнус.

Свергнув двух Оркнейских ярлов — братьев Паля и Эрленда, — Магнус Голоногий увез с собой сына Эрленда Магнуса, который стал против своей воли членом его команды. Однако этот насильно обращенный в солдаты юноша причинил много беспокойства. Когда началась битва при Менай Стрейтс, юный Магнус «стоял на носовой палубе, но не брался за оружие. Он говорил, что не имеет ничего против кого-либо в этой битве».

Надо думать, что Магнус отказывался сражаться не столько из-за религиозного убеждения, сколько вследствие очевидного пренебрежения к судьбе своих похитителей. Гораздо более убедительно, нежели все рассказы о том, как Магнус пел псалмы во время битвы, не заботясь о том, чтобы как-то укрыться от летящих стрел и копий, звучит речь разгневанного конунга: «Если ты не смеешь сражаться, то отправляйся на банку, но не ложись там под ноги воинов, потому что я не думаю, чтобы тебе вера мешала биться».

Наконец юноше удалось покинуть флотилию. Неподалеку от шотландского побережья он прыгнул за борт корабля конунга и поплыл к берегу. Флотилия высадила на берег поисковую команду, которая пустила по его следу собак, однако им не удалось его поймать. Его непоколебимый дух провел его одного через дикую страну, и он нашел свое убежище у шотландского короля в Эдинбурге.

Там, при шотландском дворе он и оставался до тех пор, пока смерть Магнуса Голоногого не освободила Оркнейское владение от власти его сына-узурпатора. Магнус тут же отправился на север и присоединился к своему кузену Хакону: вместе они вернули себе права своих отцов. «Родичи, Магнус и Хакон, некоторое время вместе заботились о своей земле и были в полном согласии».

Ярл Магнус в тот период мира и дружбы представлял собой идеального правителя: «Веселый, приветливый в речах ко всем мудрым и добрым, но суровый и беспощадный к грабителям и морским разбойникам, он приказал предать смерти множество тех, кто разорял свободных людей и прочий народ. Он приказал хватать и уничтожать убийц и грабителей, совершивших и тяжкие, и легкие злодеяния. В суде своем он не был снисходителен даже к друзьям».

Однако тучи уже собирались. В сагах дело представляется так, что Хакон, наслушавшись распускаемых обманщиками сплетен, начал ревновать к «дружелюбию и великодушию» своего кузена. «Злодеи распространяли слухи и разрушили их согласие».

Какова бы ни была подлинная причина, в конечном счете разгорелась ссора. Гражданскую войну между ярлами едва удалось предотвратить. Каждый уже производил смотр боевых порядков своих сторонников, когда «многие с мужеством и доброй волей встали между ними» и склонили их к примирению. «Тогда они скрепили свое согласие клятвами и рукопожатиями. После того прошло некоторое время, и ярл Хакон лживыми и прелестными словами пригласил доверчивого ярла Магнуса на встречу в установленный день, чтобы они не свернули с пути родства и новоустановленного прочного мира и чтобы мир этот не обратился в ничто. Встреча эта ради установления прочного мира и окончательного соглашения должна была состояться в ту же весну на пасхальной неделе на острове Эгильсей».