Энн Эпплбаум - Паутина Большого террора

Обычно, впрочем, такие связи были довольно слабыми: заключенные не получали от них ничего, кроме бесед об улицах, где они когда-то жили, о школе, в которую вместе ходили. Если другие этнические группы создавали целые сети взаимной поддержки — помогали новоприбывшим находить места в бараке, устраивали их на более легкие работы, — то русские ничего этого не делали. Ада Федерольф писала, что в Туруханске, куда ее и других женщин отправили в ссылку, их пароход встречали ссыльные из предыдущей партии:

«Потом какой-то мужчина, еврей, отозвал в сторону группу наших евреек, стал совать им хлеб и учил, что говорить, как себя держать. Потом так же отошли и несколько грузинок, и вот посреди двора остались мы, русские, человек десять-пятнадцать; никто к нам не подходил, не совал хлеб и ничего не говорил» [1041] Эфрон, Федерольф, с. 234. .

При этом определенные различия между русскими заключенными были — различия, основанные не на этнической принадлежности, а на идеологии. Нина Гаген-Торн писала:

«Основная масса женщин в лагерях несла свою судьбу и страдание, как стихийное бедствие, не пытаясь разобраться в причинах… Но тем, кто находил для себя какое-то объяснение происходящего и верил в него, было легче» [1042] Гаген-Торн, с. 205. .

Среди тех, кто находил объяснение, заметнее других были коммунисты, по-прежнему заявлявшие о своей невиновности и преданности Советскому Союзу, по-прежнему верившие, вопреки очевидности, что все прочие заключенные — враги, которых следует избегать. Алла Андреева вспоминает о «большевичках»: «Они находили друг друга и держались вместе, потому что они были чистые советские люди, а все остальные были преступники». В Минлаге в начале 50-х Сусанна Печуро застала следующую картину: «В своем углу сидят москвички, которые друг другу объясняют, что мы, конечно, честные советские люди, что мы, конечно, коммунисты, да здравствует Сталин, мы, конечно, ни в чем не виноваты, и наше родное правительство разберется и нас выпустит, а это все враги».

И Печуро, и Ирена Аргинская, которая примерно в то же время была заключенной в Кенгире, говорят, что в большинстве своем это были люди не первой молодости, арестованные в ходе партийных чисток 1937 и 1938 года. Аргинская вспоминает, что многие из них находились в инвалидных лагерях. Анна Ларина, вдова видного партийного деятеля Николая Бухарина, первое время, несмотря на арест, оставалась верна идеям революции. Еще в тюрьме она сочинила стихотворение, посвященное годовщине Октябрьской революции:

Позднее Ларина назвала эти строки «бредом сумасшедшего». Но тогда, в тюрьме, она читала стихотворение женам старых большевиков, и «оно вызвало их одобрение и аплодисменты, трогало до слез».

Солженицын посвятил коммунистам, которых он саркастически назвал «благонамеренными», одну из глав «Архипелага ГУЛАГ». Его поражала их способность объяснять все вплоть до своего собственного ареста, пыток и лагерного срока «очень ловкой работой иностранных разведок», «вредительством огромного масштаба», «затеей местных энкаведистов» или «изменой в рядах партии». Иные приходили к научному выводу:

«Эти репрессии — историческая необходимость развития нашего общества» [1043] Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ», частьтретья, гл. 11 (мал. собр. соч., т. 6, с. 208–209). .

Позднее некоторые из этих «лоялистов» написали мемуары, которые охотно публиковала советская печать. В 1964 году журнал «Октябрь» напечатал «Повесть о пережитом» Бориса Дьякова. В предисловии было сказано:

«Сила повести Б. Дьякова в том, что она — о настоящих советских людях, об истинных коммунистах. В тяжелых условиях они не теряли человеческого достоинства, были верны своим партийным идеалам, преданы Родине».

Один из персонажей Дьякова, арестованный коммунист Тодорский, рассказывает, как он в лагере помог старшему лейтенанту НКВД написать конспект по истории партии. А майору НКВД Яковлеву он заявил, что, несмотря на свое заключение, по-прежнему считает себя коммунистом: «Я ни в чем против Советской власти не виновен. Поэтому был и остаюсь коммунистом». Майор посоветовал ему вести себя потише:

«А для чего об этом кричать?.. Вы думаете, что все в лагере любят коммунистов?» [1044] Дьяков, с. 60–67. .

Их и правда не любили: тех, кто провозглашал себя коммунистами, часто подозревали в том, что они работают на лагерное начальство. О Дьякове Солженицын замечает, что он в своем сочинении некоторые вещи обходит молчанием. За что, спрашивает Солженицын, «оперуполномоченный Соковиков дружески отправлял письма Дьякова, минуя лагерную цензуру»? «Дружба такая — откуда?» [1045] Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ», часть третья, гл. 11 (мал. собр. соч., т. 6, с. 222). . Архивы показывают, что Дьяков действительно много лет был тайным агентом (кличка — Дятел) и продолжал эту деятельность в лагерях [1046] Шенталинский, с. 215–218. .

Превосходили коммунистов в убежденности только верующие — православные, баптисты, свидетели Иеговы и представители других конфессий. Особенно сильно их присутствие ощущалось в женских лагерях, где верующих называли «монашками». По словам Аллы Андреевой, в конце 40-х годов в женском лагере в Мордовии «большая часть была религиозна», и в католические праздники православные подменяли на работе католичек, а в православные праздники — наоборот.

Как уже было сказано, некоторые группы верующих не желали сотрудничать с советской властью, считая ее сатанинской. Их члены отказывались работать на нее и в чем-либо расписываться. Нина Гаген-Торн пишет об одной верующей, которую решили «актировать», то есть выпустить на свободу по причине тяжелой болезни. Узнав об этом, она сказала: «А я вас не признаю. Власть ваша неправедная, на паспорте вашем печать Антихристова. Мне он не надобен. Выйду на волю, вы опять в тюрьму посадите. Не для чего и выходить». Повернулась и пошла в барак [1047] Гаген-Торн, с. 208. . В одном лагере с Айно Куусинен жили «монашки», которые отказывались носить лагерную одежду с номерами. Номера писали на их голых спинах, и на поверке «они стояли голые на ветру и дожде» [1048] Куусинен, с. 190. .

Солженицын приводит историю, которую в разных вариантах рассказывают и другие авторы, об «имяславцах», которых привезли на Соловки в 1930 году. Они «отрекались от всего, что идет от антихриста: не получали никаких советских документов, ни в чем не расписывались этой власти и не брали в руки ее денег». Их отправили на маленький остров и обещали дать двухмесячный паек, но при условии, что арестанты за него распишутся. Они отказались. Через два месяца на острове «нашли только трупы расклеванные» [1049] Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ», часть третья, гл. 2 (мал. собр. соч., т. 6, с. 46–47). .