Энн Эпплбаум - Паутина Большого террора

«Каждый человек имеет право на свободу убеждений и на свободу выражения их; это право включает свободу беспрепятственно придерживаться своих убеждений и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ» [1811] Reddaway, Uncensored Russia, с. 24. .

Второй документ был конечным результатом общеевропейских переговоров, разрешивших ряд политических вопросов, которые оставались открытыми с конца Второй мировой войны. Так называемая «третья корзина» переговоров, содержавшая ряд положений о правах человека, не была в 1976 году, когда хельсинкский Заключительный акт подписывался, в центре внимания. Согласно этим положениям, страны, подписавшие договор, взяли на себя обязательство уважать «свободу мысли, совести, религии и убеждений»:

«Государства-участники признают всеобщее значение прав человека и основных свобод…. Они будут постоянно уважать эти права и свободы в своих взаимных отношениях и будут прилагать усилия, совместно и самостоятельно, включая в сотрудничестве с Организацией Объединенных Наций, в целях содействия всеобщему и эффективному уважению их».

Как внутри, так и вне СССР источником большей части сведений об усилиях диссидентов, добивавшихся выполнения этих обязательств, была «Хроника текущих событий» — информационный бюллетень советского самиздата. Бюллетень, в нейтральном духе сообщавший о событиях, которые иным путем предать гласности было невозможно, — о нарушениях прав человека, арестах, судах, демонстрациях, новых публикациях самиздата, — был основан маленькой группой москвичей, в которую входили Синявский, Даниэль, Гинзбург и двое диссидентов, ставших известными позже, — Павел Литвинов и Владимир Буковский. О развитии и эволюции «Хроники» следовало бы написать книгу такого же объема, как эта. В 70-е годы КГБ вел против «Хроники» настоящую войну. В квартирах тех, кого подозревали в связях с бюллетенем, устраивались координированные обыски. Во время одного такого обыска издательница сунула бумаги в кастрюлю с кипящим супом. «Хроника» пережила арест ряда издателей, и ее удавалось переправлять на Запад. В конце концов «Международная амнистия» начала регулярно публиковать переводы бюллетеня [1812] Там же, с. 1—47; см. также «Хронику текущих событий». .

«Хроника» сыграла особую роль и в истории системы мест заключения. Очень быстро она стала главным источником информации о жизни в советских лагерях послесталинского периода. В числе ее постоянных рубрик были «В тюрьмах и лагерях» и, позднее, «В психиатрических больницах». Там печатались вести из лагерей и интервью с заключенными. Поразительно точные и подробные сообщения о лагерных событиях — о болезнях диссидентов, изменениях режима, организованных протестах — приводили власти в бешенство: они не могли понять, как просачивается информация. Годы спустя один из издателей объяснял:

«Что-то можно было передать с теми, кого освобождали из лагеря. Человек уезжал и потом где-то с кем-то встречался. Или можно было дать взятку вохровцам, чтобы во время свидания с родственниками они разрешили сообщить сведения — устно или письменно. Потом родственники передавали это в Москве дальше. В Мордовии, к примеру, охранников вполне можно было подкупить. Мордовские лагеря для политических были новые, их создали в 1972 году, и охрана там тоже вся была новая. Иногда вохровцы давали возможность что-то передать, потому что проникались сочувствием к нашему положению. В 1974-м в лагерях была массовая голодовка, и охранники, видя все это, симпатизировали заключенным.

Подкупом тоже можно было действовать. Охранники мало что имеют, платят им немного, они все из провинции. Иногда достаточно было дать ему какую-нибудь вещицу из Москвы — например, зажигалку. Или он писал тебе адрес, по которому надо было послать его родным деньги или вещи, а он за это позволял передать информацию…» [1813] Hopkins, с. 122. Этот отрывок дается здесь в обратном переводе с английского. — Прим. перев. .

Разрабатывались разные способы конспирации. Вот как бывшая политзаключенная описывает один из них:

«На узенькой (четыре сантиметра) полоске папиросной бумаги муравьиными буквами я записываю свои последние стихи. Это один из способов передачи информации на свободу; полоски эти мы сворачиваем в компактный пакет размером меньше мизинца и при удобном случае передаем крошечную, наглухо загерметизированную от влаги по нашей специальной технологии, вещичку» [1814] Ратушинская, с. 67. .

Как бы ни передавались в «Хронику» сведения из лагерей — с помощью конспирации, взяток, лести, — эта информация не утратила значения по сей день. Сейчас, когда я пишу эту книгу, большая часть документов МВД и КГБ, относящихся к послесталинскому периоду, остается закрытой для исследователей. Однако благодаря «Хронике» и другим публикациям самиздата и правозащитных органов, а также благодаря многим мемуарам, где описаны лагеря 60-х — 80-х годов, можно тем не менее получить связную картину жизни в советских лагерях после Сталина.

«…Сегодняшние советские лагеря для политзаключенных так же ужасны, как сталинские. Кое в чем лучше. А кое в чем хуже».

Это написал в начале своих воспоминаний о годах заключения Анатолий Марченко. Его записки, которые циркулировали в Москве с конца 60-х, шокировали московскую интеллигенцию, считавшую, что лагеря, какими они были, ушли в прошлое.

Марченко происходил из рабочей семьи (и отец и мать были неграмотны) и первый срок получил за хулиганство. Второй раз его судили за измену: он пытался бежать в Иран. Срок отбывал в Мордовии, в Дубравлаге — в одном из двух печально знаменитых политических лагерей строгого режима.

Многие подробности испытанного Марченко были знакомы тем, кто слышал рассказы о сталинских лагерях. Подобно его предшественникам, Марченко ехал в лагерь в «столыпине». Подобно предшественникам, в пересыльной тюрьме он получил на дорогу «буханку черного хлеба, граммов 50 сахару и одну селедку». Этого должно было хватить до следующей «пересылки». Подобно предшественникам, он обнаружил, что утоление жажды зависит от конвоира:

«Если подобрее, так раз или два принесет, а надоело ему бегать с чайником — хоть умирай от жажды» [1815] А. Марченко, с. 11–19. .

В лагере Марченко испытывал такой же, как его предшественники, постоянный голод. Его дневной рацион содержал 2400 калорий:

700 г хлеба,

450 г капусты и картошки (часто гнилых),

80 г трески (часто испорченной),

50 г мяса,

30 г крупы или лапши,

20 г жиров,

15 г сахара.

При этом сторожевой овчарке полагалось 450 г мяса.

Как и в прошлом, заключенным доставалось не все, что было положено по нормам питания, и возможностей купить что-либо дополнительно было мало.