Сергей Голяков - Рихард Зорге - Подвиг и трагедия разведчика

— Кого вы желаете известить о своей смерти и как вы хотите распорядиться своим имуществом?

Одзаки неторопливо, с мягкой улыбкой на губах ответил.

Священнослужитель заговорил снова:

— Жизнь и смерть — это одно и то же для того, кто достиг высшего блаженства. Высшее блаженство может быть достигнуто, если положиться на милосердие Будды.

Ходзуми все с той же мягкой улыбкой отозвался:

— Против милосердия бессилен и меч.

Затем он встал на колени, а священник прочел молитву. Одзаки слушал внимательно, закрыв глаза и наклонив голову. Потом он поднялся, поблагодарил священника и сказал:

— Я готов.

И направился к двери, расположенной рядом с алтарем.

Прошло несколько минут. Та же группа во главе с комендантом Исидзимо вошла в другую камеру.

Навстречу поднялся с циновки высокий мужчина в роговых очках. Годы, проведенные в каменном застенке, покрыли землистой бледностью его волевое красивое лицо. Светлые глаза смотрели из-за стекол очков спокойно и даже чуть насмешливо, хотя он понимал, что должен означать этот необычно ранний визит.

Комендант, соблюдая ритуал, спросил:

— Ваше имя, заключенный?

— Рихард Зорге.

— Ваш возраст?

— Сорок девять лет.

— Вы женаты?

— Да…

Он посмотрел на потолок камеры — туда, где узкой щелью светилось окно. К счастью, он не мог знать, что уже нет в живых его Кати. Еще летом прошлого, сорок третьего года она тяжело заболела и умерла в маленькой сибирской деревне под Красноярском. Он не получил ее последнего, так и не отправленного письма, в котором Катя писала: "Милый Ика! Я так давно не получала от тебя никаких известий, не знаю, что и думать. Я потеряла надежду, что ты вообще существуешь… Все это время для меня было очень тяжелым, трудным. Очень трудно и тяжело еще потому, что, повторяю, не знаю, что с тобой и как тебе. Я прихожу к мысли, что вряд ли мы встретимся еще с тобой в жизни. Я не верю больше в это, и я устала от одиночества. Если можешь, ответь мне… Что тебе сказать о себе? Я здорова. Старею потихоньку. Много работаю и теряю надежду когда-либо увидеть тебя. Обнимаю тебя крепко. Твоя К.".

Комендант продолжал:

— У вас имеются дети?

— Нет.

— Токийским судом вы приговорены к смертной казни через повешение.

— Знаю.

— Верховный суд империи апелляцию отклонил.

— Знаю.

— Приговор должен быть приведен в исполнение 7 ноября 1944 года. То есть сегодня. Сейчас.

Наступила тишина. Зорге молча собрал со стола бумаги.

— Я готов.

Он направился к двери камеры. Тюремщики расступились. Он вышел.

Он шел твердо, прямо. Семенившие по бокам и сзади низкорослые охранники с тревогой и изумлением смотрели на него: этот человек совсем не похож на обреченного, которого ведут на смерть.

Надо было пересечь тюремный двор. Яркий свет ослепил Рихарда.

Зорге открыл глаза, неторопливо пересек двор тюрьмы, вошел в пустое помещение.

К нему приблизился буддийский священник:

— Кого вы желаете известить о смерти, сын мой?

— Никого.

— Как вы желаете распорядиться своим имуществом?

— У меня нет имущества.

Священник привычным скорбным голосом повторил формулу о жизни и смерти, о высшем блаженстве и милосердии Будды и спросил:

— Какие будут ваши последние желания?

— Я прошу сохранить в моем "деле" эту рукопись, — он протянул священнику листки своих последних записей.

— Непременно будет сделано, сын мой.

— Я прошу сказать, что стало с моими друзьями, арестованными вместе со мной.

Священник повернулся к коменданту тюрьмы:

— Я думаю, в последнюю минуту это не будет нарушением.

Комендант кивнул:

— Хорошо, я отвечу. Я знаю лишь о Ходзуми Одзаки. — Он посмотрел на часы: — Сорок шесть минут назад, в десять часов пятьдесят одну минуту, Одзаки принял смерть.

Рихард склонил голову.

— Он встретил ее достойно, — отозвался священник. — У вас есть еще желания, сын мой?

— Да. Последнее. Какие вести с русского фронта, из России?

Тюремщики пришли в замешательство. Но священник жестом показал коменданту, что желание осужденного нужно удовлетворить.

— В России германских войск уже нет, — сказал комендант.

Наступила пауза.

— Вы хотите что-нибудь сказать, сын мой?

— Да. — Зорге поднял голову. — Я хочу верить, что люди не забудут нас. Да здравствует Советский Союз! Да здравствует Красная армия!

О дальнейшем читатель уже знает.

Так в тихое утро 7 ноября 1944 года в тюрьме Сугамо оборвалась жизнь Рихарда Зорге.

После вынесения приговора Макса Клаузена перевели из Сугамо в тюрьму Сэндай. В этом новом застенке было еще хуже, чем в токийской тюрьме. Позже Макс вспоминал: "В камере, куда меня бросили, уже давно никто не сидел. Там не было даже циновки, а из щелей пола выползали сотни тысяч блох. Я не мог спать. Я не знал покоя ни ночью, ни днем".

Его жену Анну заключили в другую тюрьму — Точиги. Женщине давали прогулку только один раз в месяц; даже здесь, в каменном склепе, заковали в кандалы. Пищу приносили такую скудную, что Анна все время находилась на грани голодной смерти. Тюремщики делали все, чтобы она не выдержала определенного судом трехлетнего срока заточения.

В тюрьме на острове Хоккайдо томился Бранко Вукелич. Наверное, ему было еще тяжелей, чем другим. В отличие от всех островов Японии Хоккайдо расположен в зоне северных ветров. Зимой температура падает до минус тридцати градусов, свирепствуют метели.

С первого же дня Бранко тяжело заболел. Но физические страдания никак не отразились на состоянии его духа. Он писал жене: "Ты, конечно, представляешь себе, как я восхищаюсь и вместе с тем беспокоюсь о твоей напряженной жизни. Прошу тебя: хорошенько позаботься о себе ради меня, ведь я так люблю тебя…". Он успокаивал: "В отношении моего здоровья не беспокойся… В течение последнего месяца рецидивов не было, и я быстро поправляюсь. Кроме того, я переношу холод гораздо лучше, чем ожидал (вот только мой почерк становится от него хуже, чем обычно). Мы вполне можем рассчитывать на встречу в будущем году…".

Ёсико добивалась разрешения навестить его на Хоккайдо. Наконец зимой, накануне 1945 года, разрешение она получила. Но Бранко воспротивился. Он написал, что Ёсико прежде всего должна заботиться о сыне, о его здоровье и благополучии, а сейчас он еще слишком мал, чтобы оставлять его. Он просил жену отложить приезд до весны.

В середине января Ёсико получила очередное письмо: "Пожалуйста, пришли мне свою фотографию и фото нашего ребенка. Может быть, мне разрешат посмотреть на них… Мысли о вас придают мне сил. Пожалуйста, расскажи нашему мальчику, как я был рад его письму. Позаботься о своем здоровье; я постараюсь быть бодрым".

Она читала это письмо и не знала, что Бранко уже нет в живых. В ночь на 15 января ей вручили телеграмму: "Приедете ли вы сами, чтобы позаботиться об умершем, или мы должны принять необходимые меры? Тюрьма Абасири".