Сергей Голяков - Рихард Зорге - Подвиг и трагедия разведчика

Зато спальня вполне выдержана в стиле японского жилища: на полу циновки — татами, жесткие подушки. Тут нельзя ступать в уличной обуви. Рядом со шлепанцами — японский халат с широкими рукавами.

Хозяйничал здесь он один. Для посетителей — гостиная внизу и маленький дворик около дома. Даже горничная, пожилая японка, поднималась на второй этаж только по утрам, чтобы разбудить его.

Город просыпался очень рано. В 6 часов уже начинали работать предприятия и магазины, уличные торговцы везли свои тележки, нагруженные снедью, — и Рихард распорядился, чтобы его будили ровно в пять.

— Данна-сан, уже пять часов, — говорила служанка. — Ванна готова.

Рихард просыпался, закуривал трубку и шел вниз. Ванна была тоже японская — деревянная круглая бочка, глубокая, чуть ли не по горло. Внутри — скамеечка.

Потом он делал зарядку с эспандерами и гантелями: следил за тем, чтобы тело оставалось таким же мускулистым, тренированным, как в юности, когда он занимался многими видами спорта.

За завтраком Рихард просматривал газеты. Потом поднимался на второй этаж, в кабинет, и садился за машинку. Отрывался лишь для того, чтобы набить погасшую трубку табаком или закурить сигарету. В комнате плавал сизый дым, который едва рассеивался потоком воздуха, шедшим в распахнутые окна. Когда очень уставал — заводил патефон, слушал Моцарта, Баха.

За столом он работал до обеда, если не вызывали в посольство или не было других срочных дел. Встречи в пресс-центре, все деловые свидания назначал на вторую половину дня. Возвращался поздно. К домику машина подъехать не могла — оставлял ее за углом. Из окна кабинета или спальни он всегда видел, кто идет к нему в гости.

Полиция наблюдения за Зорге не снимала, слежка продолжалась. Он замечал это по бумагам на столе. Исчезали копирки и даже черновики. И он делал вид, что не замечает всего этого.

Как-то наведался к нему все тот же Мацукава. Болтал без умолку, расхваливал его новое жилище, выспрашивал, сколько он платит за дом, познакомился ли с соседями. Просмотрел книги на полках:

— Когда это вы успели обзавестись такой изысканной библиотекой?..

А глаза так и бегали по сторонам.

* * *

Припав к наушникам, Рихард слушал далекий, слабый, прерывающийся сигнал. Он казался чудесной музыкой: это был голос Москвы. Подтверждение получения радиограмм и "оказий" со связниками… Ответы… Новые задания… И короткие, в два слова, но такие славные ободрения Старика: "Молодцы, ребята"; "Вами довольны"; "Работа отличная".

Но сам Рихард был не всем доволен. Сделано очень мало. И важные сведения часто устаревали, потому что не удавалось их своевременно передать. Собранная столь дорогой ценой информация превращалась в ноль, если нет и нет связи. Тут вина была на Бернхарде. Преданный, смелый парень, он оказался плохим радистом: собранный им передатчик оказался очень громоздким, слишком маломощным и часто выходил из строя.

Но они работали. Все ближе проникали к самым истокам важной информации.

И так — два года. И наконец вызов в Москву.

Снова Никитский бульвар, тихий переулок у Арбата. Ступени, ведущие вниз. Снова, как когда-то, невероятно давно, приближаются из глубины коридора ее шаги, шлепают по полу тапочки без задников. И снова радостью и болью перехватывает дыхание от ее голоса:

— Рихард!

Он подхватывает ее на руки.

— Задушишь!

Катя высвобождается из его рук, чуть отступает:

— Вернулся!

Он на руках несет ее в комнату, а она, смеясь и плача, говорит:

— Осторожней, не наскочи на ведро!

В комнате все так же. Только на стене — его фотография, а на книжной полке — подаренные им китайские фигурки.

— Как хорошо! — Он сел на диван. — Как ты?

— А ты? Где ты был на этот раз?

— Далеко… В некотором царстве, в тридевятом государстве.

— Я страшно боялась!

— И напрасно. Теперь я дома. Как ты жила эти годы?

— Как все. Правда, теперь я уже…

— Директор? — улыбается он.

— Нет, мастер цеха.

С улицы доносился шум.

— Слышишь? Это троллейбус! Вместо трамвая — от Арбата по улице Коминтерна! Мягкие сиденья. Недавно пустили. Я каталась.

— Ты — прелесть!

— А набережные видел? Гранит! А Триумфальную переименовали в площадь Маяковского. А самое-самое главное, чего ты еще не видел, — метрополитен!

— Это хорошо. А как ты жила?

— Все так же, Ика… Ждала. И дождалась.

— Все, Катя. Все позади — и все впереди. Завтра же ты берешь отпуск, и мы махнем на юг, к морю.

— А потом?

Он подошел к ней, провел пальцами по ее лицу.

— Морщины? — спросила она. — Их не было два года назад… Или пока всего на два года больше…

— Ну что ты?.. — Рихард обнял ее. — Это тени тревог. Море и солнце смахнут их. Теперь все будет совсем по-другому. Помнишь, ты сказала: ожидание — мера всему. Я снова засяду за книгу. Это будет большое исследование по истории. На тему, о которой еще никто не писал.

Он поцеловал ее:

— Я люблю тебя, Катя.

Катя показывала ему Москву — с волнением, как художник свои так трудно давшиеся полотна: словно это она одевала булыжные мостовые в асфальт, заменяла на проспектах и бульварах газовые и керосиновые фонари на электрические, строила во всю длину лавочного Охотного ряда громады гостиницы "Москва" и Дома Совнаркома… И Рихард, хотя и трудно было удивить его чем-либо, радовался вместе с ней этим переменам.

Но иногда глаза Кати становились грустными и вопрошающими. И он, внимательно глядя на ее помолодевшее от встречи лицо, улавливал эту озабоченность.

Однажды Катя не выдержала и спросила:

— А как дальше?

— Отчитался… Работу признали успешной… — Он помолчал и, обняв ее за плечи, проговорил не так решительно: — Как бы там ни было дальше, завтра мы умчим с тобой на юг!

А наутро Рихарда снова вызвали в управление.

— Семен Петрович уже спрашивал вас, — сказала Наташа и кивнула на плотно прикрытую дверь кабинета.

Рихард еще в первый день, как приехал, узнал, что у него теперь новый начальник — комкор Семен Петрович Урицкий. А Павел Иванович, суровый и дорогой Старик, с весны был уже совсем недалеко от Рихарда: он назначен заместителем Блюхера, командующего Особой краснознаменной Дальневосточной армией.

В приказе наркома обороны от 15 апреля 1935 года говорилось:

"Начальник Разведывательного управления РККА тов. Берзин Я.К. согласно его просьбе освобождается от занимаемой должности и зачисляется в мое распоряжение. Тов. Берзин проработал в Разведывательном управлении без перерыва более 14 лет, из них последние десять лет возглавлял разведывательную работу РККА. Преданный большевик-ленинец, на редкость скромный, глубоко уважаемый и любимый и своими подчиненными, и всеми, кто с ним соприкасался по работе, тов. Берзин все свое время, все свои силы и весь свой богатый революционный опыт отдавал труднейшему и ответственнейшему делу, ему порученному. За долголетнюю упорную работу, давшую очень много ценного делу укрепления Рабоче-Крестьянской Красной армии и обороны Советского Союза, объявляю тов. Берзину Яну Карловичу благодарность. Уверен, что и в будущей своей работе тов. Берзин вполне оправдает заслуженный авторитет одного из лучших людей РККА".