Р Иванов-Разумник - Тюрьмы и ссылки

Семья Гвиздора оказывала мне самое дружеское внимание во время всей моей короткой новосибирской ссылки. Уехав из Новосибирска, я переписывался с ними и питаю глубокую благодарность к этим добрым и мужественным людям, истинным революционерам по духу. В царстве большевиков место этим людям - конечно, не у власти, а в тюрьме и ссылке.

Но пора закончить рассказ о моей новосибирской ссылке.

Быт моей жизни в Новосибирске был очень красочен и я юмористически описывал его в письмах к В. Н., но к теме юбилейного чествования имеет отношение разве только одно обстоятельство: я приютился в обывательской семье, относившейся ко мне очень мило, но имевшей возможность предоставить мне только диван (увы - с клопами!) в небольшой комнате, где и без того помещались муж с женою и двумя маленькими детьми. Ни о какой работе в таких условиях нечего было и думать.

Три раза в месяц должен был я, как и всякий ссыльный, являться "на регистрацию" (не уехал ли, не сбежал ли). Но мне только трижды пришлось нанести тетушке этот визит: совершенно неожиданно получил я "повестку" от "ППОГПУ Западной Сибири" (первые две буквы означают: "полномочное представительство") с предложением "явиться по делу" 31-го октября в означенное "ПП". Явившись, я узнал, что по предписанию из Москвы Новосибирск {198} заменяется мне Саратовым, куда мне и предназначается выехать незамедлительно. Откуда подул такой ветер - не знаю, ибо ни я, ни В. Н. не предпринимали решительно никаких шагов, не возбуждали никаких "ходатайств".

Пришлось прощаться с Новосибирском, что, по правде сказать, я сделал без большого огорчения. На этот раз я ехал - вы подумайте! - без конвоя, свободным гражданином, и даже по бесплатной "литере" ГПУ, так что и контроль, и публика принимали меня за теткиного сына. 9-го ноября выехал я из Новосибирска - и снова в окне вагона замелькали бескрайние сибирские степи, теперь уже запорошенные первым снегом (зима была очень поздняя). Из-под снега грустно торчали несжатые колосья пшеничных нив - тысячи и тысячи десятин.

За два месяца моей поездки туда и обратно никакого улучшения заметно не было. Я, разумеется, сразу догадался, что это - дело вредительских рук нашей организации, идейным центром которой был я, а периферийной группой практической работы - звено А. И. Байдина. Не могу признаться, чтобы меня охватило раскаяние при виде этого злого дела рук моих, но должен сказать, что, глядя на эту грустную картину, я ясно понял - почему я теперь еду по сибирским степям, а не работаю за своим письменным столом. Предлог, повод и причина моего "дела" выяснились мне с совершенной очевидностью. Однако - сперва закончу свою одиссею.

13-го ноября, в 13 часов дня, в вагоне No 13, с плацкартой No 13 (и опять Чехов вспомнился!) прибыл я в Саратов. Город только начал оправляться от ужасов голодного года, сыпного тифа и жуткого лета, когда трупы умерших от голода валялись по всем улицам. Саратовцы порассказали мне такое, перед чем наш петербургский голод 1919-1920 гг. кажется детской шуткой.

Первым юбилейным поздравителем в Саратове явился трамвайный жулик, ловко {199} выудивший из моего кармана кошелек, так что и в Саратове я очутился в новосибирском положении. Но это уже - быт, рассказывать о нем не стоит. Повторяю только, что провинциальный быт Симферополя в 1902 году и Саратова через тридцать лет - два сапога пара. Новое - не в быту, а над бытом.

Так попал я "к тетке, в глушь, в Саратов". К тетке явился я в день приезда, получил от нее "вид на жительство". В нем значилось: "Дано адм. высланному (имярек), прикрепленному к месту жительства гор. Саратов. Упомянутый высланный обязан ежемесячной (зачеркнуто и надписано: два раза в месяц) явкой в органы ОГПУ на регистрацию". Безграмотно, но кратко. Однако не прошло и месяца, как мне было заявлено, что впредь, в исключение от общего правила, я обязан являться на регистрацию через каждые четыре дня в пятый. Считаю это еще одним - и быть может не последним - проявлением нежной заботливости тетушки, ее "глубокого уважения" и юбилейного чествования. Тут кстати спросить: а как же обстояло дело... Впрочем не будем больше повторять этого юмористического, иронического и надоевшего лейт-мотива.

III.

Только иронически и юмористически можно было описывать всю эту эпопею издевательств и юбилейных чествований - другого тона по нынешним временам не найти. Издевательства заключались, конечно, не в формах, вполне обычных, а в том соусе "глубокого уважения", под которым эти формы подавались. Это первое. А второе: главным издевательством было, разумеется, само "дело" об организации, которое тетушка стряпала, потешаясь втихомолку. Но можно поговорить и серьезно. Тогда выяснится - где те причины, по которым я отпраздновал тридцатилетний юбилей своей литературной деятельности в тюрьме и ссылке.

{200} Предлог, повод и причина всего этого дела - ясны, как на ладони. Предлогом для действий ГПУ послужила речь Сталина, напечатанная в газетах в самом начале января 1933 года. В ней между прочим провалы колхозной политики 1932 года объяснялись "вредительством", к искоренению которого необходимо принять самые решительные меры. Не успела просохнуть краска на этих газетных листах, как работа теткиных сынов закипела. Весь январь 1933 года приходилось слышать о десятках арестов, - а они шли сотнями и тысячами - "весенняя путина!" Людей арестовывали пачками по самым диким и неправдоподобным обвинениям. Тюрьмы были набиты и переполнены.

Кривая преступности взлетела вверх стрелой самым фантастическим образом. Вся эта вакханалия продолжалась до конца зимы, до летнего сезона отпусков и курортов. Теткины архивы могут подтвердить все это точными статистическими цифрами.

Один только пример, о котором я узнал уже по выходе из тюрьмы. В середине марта 1933 года жители Царского Села были удивлены зрелищем ранней утренней процессии: гнали стадо в несколько десятков голов - известных местных педагогов, мужчин и женщин. Это были арестованные и препровождаемые в тюрьму преподаватели и преподавательницы разных школ Царского Села, обвиняемые, как потом оказалось, в организации вредительской контрреволюционной группировки. Перевезли их в "Кресты", продержали в тюрьме несколько месяцев, а потом большинство было возвращено по домам. Впрочем, одну учительницу из этой партии я встретил в Новосибирске, а другого педагога - в Саратове. Значит были и другие высланные и сосланные, столь же ни в чем неповинные люди. Они порассказали мне потом столь замечательные вещи об обвинении и допросах, что много страниц понадобилось бы для записи их красочных рассказов. Но довольно и {201} сказанного выше. Этот один пример характеризует ту вакханалию бессмысленных арестов, предлогом для которых послужила январская речь Сталина.