Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 1)

- Жалею я, что отдал тебя Кирьяну, - усмехнулся Федор. - Ишь, не стареешь будто. Износу тебе нету. А моя Анна...

- Чего теперь об этом... - вздохнула Анфиса.

- Так придешь?

- Ладно. Если Кирьян не проснется, - просто сказала Анфиса и, видя, что Кирьян вышел из дома, ткнула огурцом в широкую ладонь Федора. - Попробуй, с нашего огорода.

- Огородница ты знатная, на всю улицу, - произнес Федор.

- Это уж действительно, - хмуро подтвердил Кирьян. - Про всякую овощ еще слыхом не слыхать, а у нее уж на столе... Ну, пошла! - раздраженно прибавил он и подтолкнул жену к крыльцу.

Федор и Кирьян вышли на улицу и молча зашагали к МТС.

* * * *

После колчаковщины Федора Савельева, по совету председателя волисполкома и бывшего командира партизанского отряда Поликарпа Кружилина, назначили начальником Шантарского почтового отделения, а Федор взял бывшего бойца своего эскадрона Кирьяна Инютина в завхозы. На почте они проработали без малого десять лет - до 1931 года. Сперва вроде все было хорошо, но с годами Кирьян стал попивать, наловчился потихоньку сплавлять на сторону кое-что из почтового хозяйства - то моток проволоки, то дюжину-другую сосновых телеграфных столбов, то конскую упряжь. Федор неоднократно мылил ему за это шею, тряс увесистым, заволосевшим на казанках кулаком перед крючковатым Кирьяновым носом.

- Да что ты, что ты, Федор, - моргал невинными глазами Инютин, вытирая ладонью проступавшие на залысинах крупные капли пота. - Да рази я, переворот мне в дыхало, осмелюсь что с государственной ценности... Не иначе конюхи, разъязви их, пропили. Я прижму их, паразитов, они у меня иголки больше не своруют...

Потом Кирьян ловко научился вскрывать посылки, вытаскивать оттуда разное барахло. Жалоб на работу почты было все больше. И вскоре Федору пришлось оставить работу.

- Бывший партизан! Лихой командир эскадрона! - гремел на него Кружилин, ставший к тому времени секретарем райкома партии. - Да какого эскадрона?! Лучшего в полку! Развалил почту, распустил людей... Меня подвел... Позор!

После этого Федор устроился на работу в недавно организованную районную контору "Заготскот" - приемщиком в Михайловское отделение.

В Михайловне первым, кого он встретил, был младший брат Иван - белобрысый, точно вылинявший от долгого сидения в темной яме, худой как палка, с тонкой и желтой кожей на скулах, сквозь которую, казалось, просвечивали кости.

- Ты?! - удивился Федор. - Как ты тут?!

Иван отвернулся, поглядел на угрюмые в вечерней наволоке глыбы Звенигоры. Под мышкой у него торчал кнут.

- Пастухом я работаю на отделении, - сказал он.

- Ну, это мы исправим живо, - усмехнулся Федор. - С бандитами я не разучился управляться. Откель же ты, контрик?

- Яшка Алейников разъяснит... коли потребуется, - сказал Иван и пошел.

- Усы как усы... Навроде твоих, только цвет другой.

Внутри у Федора что-то екнуло, как селезенка у лошади, он затряс брата, сграбастав за отвороты пиджачка:

- Смеешься, гад? Изгаляешься! Намеками до кишок пыряешь?! - И, не помня себя, рванул за отвороты вниз.

Треск отрываемых лоскутьев словно остудил Федора, он отступил на шаг поглядел на зажатые в кулаках лохмотья.

- Сдурел ты окончательно, - спокойно произнес Иван. - Какие намеки еще...

В это время заскочила в пригон, где произошла стычка братьев, жена Ивана, Агата, маленькая, верткая женщина. Шла она мимо куда-то по своим делам и уже миновала было скотный загон, но ее остановили голоса мужчин.

- Ах ты паразит такой! Сволота, кикимор нечесаный! - с ходу обсыпала она Федора бранью, как горохом из ведра. - Со свету совсем Ивана сживаешь? Мужик и без того намыкался, а ты доказнить его хошь? Последние ремки на нем рвешь. Сам-то в суконной паре ходишь, а мы - в лохмотьях. Скидывай, мурло свиное, свой пиджак сейчас же...

Сверкая глазами, она прыгала вокруг кряжистого Федора, болтала вывалившимися из-под платка косами, трясла кулачонками, потом принялась сдергивать с него пиджак. Федор пятился от нее, отбивался, как от озверелой, с лаем наседающей собачонки. Женщина сорвала с него пиджак, свернула его в ком, зажала под мышкой, убежала.

- Не бойся, верну тебе одежку, - проговорил Иван, подобрав с земли оторванные полы своего пиджака.

Федоров пиджак он принес в дощатую каморку на следующий день, молча кинул на скрипучий стол.

- В продолжение вчерашнего прибавлю, - пряча почему-то глаза, произнес Федор. - Ежели замечу, что привечаешь разговором... али как Семку... и уж совсем не приведи господь, коли увижу тебя рядом с Анной... На людях ли, без людей ли - все равно... Не обессудь тогда.

- Ну как же, - произнес Иван, - ты не Кирюшка Инютин, знаю.

В два прыжка Федор оказался рядом с братом, едва сдерживаясь, чтобы опять не схватить его за плечи.

- Рви снова на мне одежу, - будто посоветовал Иван. - Видишь, Агата пришила оторванные полы. Ничего, еще пришьет.

- Нет, одежу рвать не буду! - прохрипел Федор, зажимая внутри себя этот хрип. - Я тебя, контру, просто прикокну, ежели ты... сплетни распускаешь!

- Убери руки, ну?! - ощетинился наконец Иван. - Они у тебя в волосьях.

Несколько секунд братья стояли друг против друга, молча кромсая один другого глазами.

Первым не выдержал Федор, отвернулся и пошел к столу.

- Сплетни... Вся деревня про вас с Анфиской судачит.

- Ну, гляди у меня, ходи, да не оступись, - вяло, будто без всякой злобы теперь, промолвил Федор.

...Кирьяна Инютина Федор перетянул в Михаиловку вскоре после того, как только обосновался на новом месте, выговорив ему в районе место своего помощника, хотя, по совести, должность Федора была нехлопотливая - одному делать нечего. Жить Инютины стали в том же доме, что и Савельевы, в пустующей половине. Когда Инютины переезжали, Анна слушала, как они устраиваются за стенкой, гремят ведрами, посудой, и временами тихонько плакала.

- Н-ну, сыть! - покрикивал на нее Федор. - Чего еще!

Недели через две-три шалая Михайловская бабенка Василиса Посконова, возвращаясь с колхозных полей, застала Федора и Анфису за деревней, в кустах, росших обочь дороги.

- И-и, бабоньки! - захлебываясь от нетерпения, шмыгала она в тот же вечер по деревне, из избы в избу. - Стыдобушка-то-о! Он ее, значит, усами щекотит в голые титьки, а она похохатывает... Я думаю: что за хохот тут? Девки, думаю, какие в кустах дурачутся... Семка гляну... Раздвинула ветви-то - ба-атюшки!

Потом еще несколько раз видели Федора с Анфисой то в перелеске где-нибудь, то в поле, то на берегу Громотухи.

- Тьфу! - плевались деревенские бабы, перемывая Анфисины косточки. - И как глаза у ней от бесстыдства не полопаются! Ить детная же, Верке уж десять лет, скоро заневестится.

- Дак и меньшой, Колька, все соображает, поди.

- В мокрых пеленках ишо давить таких надо...