Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 1)

О том, как его "выпроваживали ни с чем" из военкомата, Колька рассказывал часто. Было это через неделю после проводов мобилизованных на фронт. Колька с утра пришел в военкомат, потолкался в коридоре среди людей и сунул крючковатый нос за обитую зеленой клеенкой дверь. В комнате за столом сидел человек с глубоко изрытым оспой лицом, с двумя шпалами на петлицах, вокруг стола толпились еще несколько военных.

- Здрасте, - сказал Колька, пошаркал пальцем под носом. - Я вот пришел. Кто тут военком Григорьев-то?

- Ну, я, допустим, - сказал человек с двумя шпалами на петлицах.

- Инютин Николай моя фамилия. Я насчет отправки на фронт. Добровольно. Когда эшелон будет, узнать. И еще в кавалерию, если можно, записать меня.

- Ясно. Молодец ты, Инютин Николай. Сколько тебе лет?

- Мне-то? Восемна... девятнадцать вот-вот будет. Я рослый.

- Это мы видим. А где живешь?

Колька сказал.

Григорьев встал, подошел к нему, положил руку на плечо.

- В общем, ты, Николай, хороший парень. Врешь вот только здорово, это плохо. А до фронта тебе еще подрасти годика три-четыре надо. Давай договоримся так - ты получше в школе учись, а я об тебе помнить буду. Договорились?

- Это что же, значит, не берете? - сообразил Колька.

- Значит, не берем пока. Не детское дело война-то, товарищ Инютин Николай.

- Какой я ребенок вам?

- Ладно, ладно, договорились ведь. Ступай домой. - И Григорьев легонько подтолкнул Николая к двери.

- Я жаловаться буду, понятно! - пятясь, выкрикивал он. - Я Климу Ворошилову жалобу напишу. Или самому Сталину... Или в райком пожалуюсь.

Последние слова он выкрикивал, стоя уже в коридоре, перед плотно закрытой дверью. С досадой плюнув на затоптанный пол, побрел домой.

В первое время после этого Колькиному негодованию не было границ.

- Вот ведь паразит какой, недаром корявый. Оспа - она таких злыдней и метит! Года четыре, говорит, подрасти надо. Англомерат проклятый! - кипятился он перед Димкой и Андрейкой.

- А что это такое - англомерат? - спрашивал Андрейка.

- Англомерат-то? Ну, это вообще... - презрительно махал рукой Инютин. - А он даже еще хуже.

Димка слушал разглагольствования Кольки обычно молча, наклонял большую голову книзу, будто искал что на земле. Только раза два или три он обрывал товарища:

- Заткнись ты. Кавалерист выискался! Придет время - и без спросу заберут. - И почему-то добавлял всегда: - А то забыл, как райкомовский жеребец тебя звезданул?

Андрейка же дотошно выспрашивал, блестя глазенками:

- Значит, не поверил, что тебе девятнадцать?

- Не поверил.

- Не детское дело, говорит?

- Говорит.

- Через четыре года, сказал? Так и сказал? - И, колупая в носу, отходил в сторону, о чем-то думал.

А однажды он промолвил:

- Дурак ты, Колька. Григорьева этого спрашиваться... Разве он поймет! Ночью прицепился к любому поезду - и айда...

- Ч-чего? Как это так?

- А так... Поездов сколь от нашей станции отходит - ужас! Я бегал, глядел. Какой-нибудь и до фронта дойдет.

Эти Андрейкины слова услышал подошедший Семен, молча взял братишку за ухо.

- Ну-ка, ну-ка, что за разговоры?! Какой поезд? Какой фронт?

Андрейка завизжал, заподпрыгивал от боли.

- Я тебе, пшено такое, покажу фронт! Вот ремень еще сниму... - И, отпустив Андрейкино ухо, повернулся к Инютину: - А ты брось эти разговорчики! Чтоб я не слышал больше!

Дни шли, Колька все реже вспоминал о том, как Григорьев выпроводил его из военкомата. Но сегодня в нем, видимо, колыхнулась прежняя обида.

Серая, холодная утренняя муть потихоньку светлела, из ее вязкой глубины начали проступать темные пятна тополиных верхушек. Было пусто как-то в эти минуты в душе у Семена, тоскливо и неприютно.

Внезапно тишину разорвал надсадный женский голос:

- Мака-ар! Сыно-ок!

Семен приподнял голову. Николай, путаясь в поникшей картофельной ботве, побежал в сторону Кашкарихиного дома.

- Макара уводят! - пропищал он, когда Семен тоже подошел к огородному плетню. - Все, амба снова Макару! Я так и знал...

Через плетень Семен увидел возле Кашкарихиного дома неясные фигуры, различил только Аникея Елизарова, который недавно уволился из МТС и поступил вдруг в милиционеры. Елизаров был в шинели, в фуражке и, кажется, с наганом в руке.

- Не лапай, ты! - хрипло крикнул Макар. - Не толкай! Я и так в железках...

- Не орать у меня! - пригрозил Елизаров. - Иди, иди!

- За что, сволочи?! Ответите...

- Иди! За автолавку. Нашел я ее, милок, в Громотушкиных кустах... Жаль, что обчистить успели.

- А я при чем? Я не мог автолавку украсть. Я машину водить даже не умею.

- Там расскажешь при чем. И куда товар дели. Ступай.

И фигуры двинулись, исчезли за углом.

- С автолавкой-то они ловко... Знаешь, они как? - быстро заговорил Инютин. - Макар Витьку заставил. "Иди, говорит, к сторожу, скажи, что в машине шебаршит что-то". Витька не хотел, а Макар ему в рыло. "Ступай" - говорит... А сами за машиной притаились.

- Кто - сами?

- Не знаю. Витька говорит, Макар и незнакомый еще какой-то парень. Ну, сторож подошел к машине, а они его ка-ак по голове! Макар сторожа за палатку поволок, а тот, другой, отомкнул дверцу, залез в кабину и погнал машину. У них, у гадов, все машинные ключи есть.

- Постой, а ты откуда все знаешь?

- Дык Витька рассказал. Когда Макар поволок сторожа, Витька побежал в темноту. Весь день в Громотушкиных кустах дрожал, как заяц. А вчера вечером ко мне пришел. "Дай, говорит, пожрать". - "А дома, спрашиваю, что?" - "Макара, говорит, боюсь". Ну, слово за слово, я выпытал. Витька и сейчас у меня спит. Мать на заводе в ночную смену сегодня - она ведь тоже по трудповинности работает, - мы одни с Веркой дома да Витька...

- А Верка знает про все это?

- Не-е... Зачем ей говорить? Баба, выдаст еще Витьку... Ты сам-то, гляди, не проговорись. Макара забрали - это правильно. А Витька - он не виноват, он подневольно шел...

Завтракал Семен молча.

- Макара сейчас арестовали, - сказал он.

Мать промолчала.

- Автолавку, говорят, они с кем-то угнали.

Мать и теперь ничего не ответила.

Семен позавтракал и вышел из дому. Опять ему предстояло весь день возить со станции кирпич, железо, какие-то станки.

Шагая по пустынной еще улице по направлению не к заводу, а к милиции, он в переулке столкнулся с Елизаровым.

- О-о, Семка! Здорово, милок! - воскликнул Елизаров, протянул руку. Но Семен будто не заметил этого. - Понятно. Брезгаешь, что я в милицию подался.

- Нет, не поэтому.

- Ну да, знаем... От войны, мол, Аникуша убегает... А я, между прочим, жизнью ежедневно рискую. Сейчас вот одного бандита брали...

- Макара, что ли? Я видел.

- Ага, родственника твоего, - угрожающе произнес Елизаров. - А у него, у гада, наган под подушкой. Еле вывернул.

- Про наган-то врешь. Не такой Макар дурак, чтобы попусту наган под подушкой держать. Из тюрьмы он вышел законно...