Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 2)

Анфиса лежала и думала теперь, что ветер, наверное, за целый день не разнесет сегодня тучи, они наглухо закупорят над Шантарой все небо, нигде не прольется на землю ни один солнечный лучик, солнце до самой следующей ночи будет ходить бесполезно где-то там, высоко над тучами, весь большой июльский день будет сумеречным, чем-то похожим на ее жизнь, которую сломал и перековеркал Федор, теперь Анфиса это понимала отчетливо. Жила она когда-то, давно-давно, как колокольчик под дугой, пока на дороге не появился этот Федька проклятый с проклятыми своими усиками, которые снились ей по ночам. "Прям страшилище усатое", - сказала она ему тогда. Когда это было-то? Не то в шестнадцатом году, не то в семнадцатом... Или чуть попозже? Господи, как давно все это было, с каких пор закрылось от нее солнышко-то тучами! С того дня, когда он, проклятый, по-звериному смял ее, распластал на траве. "Не надо, Федор... Пожалей! Ну, пожалей, рано мне еще..." - пропищала она бессильно и беспомощно. Не пожалел...

Тихие, обидчивые слезы заструились по щекам, прожигая их глубоко, будто насквозь. "Убило бы его, паразита, там, на войне, пулей! Чтоб знал! - подумала она, безжалостно замотала в темноте головой по подушке, беззвучно и яростно крича: - Чтоб знал, чтоб звал!"

Опомнилась она оттого, что бешено и больно заколотилось под грудью сердце: "Что говорю-то, чего это я желаю ему?!"

Из комнаты, где жила эвакуированная учительница с дочерьми, донесся опять кашель, скрип сундука и шлепанье босых ног. Потом из дверных щелок брызнули струйки света, дверь распахнулась, на пороге стояла Берта Яковлевна, растрепанная, с папиросой.

- Что с вами, Анфиса? - спросила она. - Вы мучительно стонали.

Анфиса с удивлением обнаружила, что не лежит, а сидит на кровати, свесив голые ноги на пол.

- Ничего. Муж мне давно не пишет, Кирьян...

- Напишет еще. А мой уже никогда не пришлет письма. Он погиб при героической защите Одессы.

Анфиса знала об этом, она не раз слышала от Берты Яковлевны о гибели ее мужа, жалела эту овдовевшую в самом начале войны женщину и ее дочерей. Берта Яковлевна преподавала в школе математику, учительницей, говорят, была неплохой, но сварливой. Колька рассказывал, что ее не любили, делали ей всякие пакости. И еще она была рассеянной, не обладала памятью на лица и события ("После похоронки на папу у нее совсем память исчезла", - говорили ее дочери), и этим широко и беззастенчиво пользовался Колька. Берта Яковлевна в десятом классе, где учился Николай, была классной руководительницей. Колька систематически выкрадывал у нее классный журнал и проставлял себе и своим товарищам отметки. Анфиса это знала, сердито ругала сына, но тот мотал только крючковатым носом и оправдывался:

- Да что я, мам, ставлю-то? Не пятерки же...

- Оболтус ты. Вместо того, чтоб учить... А как она поймает тебя на этом?

- Память у нее дырявая, - усмехался Колька.

Через полчаса Анфиса и Берта Яковлевна чистили картошку. Как-то так получилось, что с самого дня подселения эвакуированных, которых привел на квартиру сам председатель райисполкома Хохлов со словами: "Вот, приютите жильцов... Не обижайте", они все стали жить одной семьей.

Берта Яковлевна в общий котел отдавала свою зарплату, потом сама Анфиса устроилась на работу - уборщицей в районную библиотеку. И хотя хлебные карточки отоваривали, как говорила Берта Яковлевна, не всегда - Колька, Лидка и Майка по целым суткам толклись в тысячных магазинных очередях, подменяя друг друга, но зачастую хлеба им так и не доставалось, - хлеб в доме все же водился и жили все хоть и не очень сытно, но не впроголодь.

Нынче весной впятером - Верка лишь демонстративно не взяла в руки лопаты дружно вскопали огород, посадили картошки, бобов, гороху, по краю плетня натыкали кукурузы. Лето было засушливое, каждый день почти они поливали из Громотушки огород. С утра до вечера над инютинской усадьбой стоял галдеж и звонкий смех Майки с Лидкой.

- Как хорошо... Скажите пожалуйста, как это удивительно! - говорила частенько Берта Яковлевна, раскрасневшись от работы. - Я никогда не занималась огородничеством. Но это же прекрасно!

- Не знаю, прекрасно или не прекрасно, - ответила ей однажды Анфиса. Просто без огорода нам не прожить.

- Ну да, я понимаю. Теперь это я понимаю... Урожай картофеля, кажется, будет отменный...

- Вроде бы должен. Тогда перезимуем.

- Как это удачно - речка в огороде!

- Громотушка-то? Без нее бы гибель. Кормилица.

- Хорошо, что на земле есть речки.

Анфиса сейчас вдруг вспомнила этот разговор, эту наивную, как ей тогда показалось, фразу: "Хорошо, что на земле есть речки". А ведь в самом деле хорошо. И что солнце на небе, и что дождь, и что снег, зима, а потом весна... Только бы война вот скорей кончилась, Кирьян вернулся...

Анфиса неожиданно для самой себя всхлипнула.

- Вы уж напрасно так, - сказала учительница, откладывая нож и доставая папиросу. - Письмо вам еще будет, задержалось где-то.

- Не задержалось, не будет. - Анфиса враждебно сверкнула глазами, будто недовольная за эти участливые слова. - Я вот чувствую, что-то случилось с ним. Что-то случилось!

Берта Яковлевна чиркнула спичкой, прикурила, стала смотреть в окно, за которым в синей предутренней дождливой мгле проступали мокрые горбатые крыши соседних домов.

- Он, ваш муж Кирьян, был хороший человек?

- Хороший, - прошептала Анфиса, опуская голову. Но тут же медленно начала ее поднимать, в глазах ее была не враждебность уже, а в прах испепеляющая ненависть. Анфиса поднимала голову угрожающе, зловеще, в руках у нее был кухонный нож потемневшего железа. Сжимая этот нож, будто собираясь кинуться на учительницу, она начала подниматься с табурета. Берта Яковлевна обо всем догадалась, торопливо бросила папиросу в кучку картофельных очисток.

- Анфиса, простите! Я оговорилась.

- Т-ты?! - взвизгнула Анфиса. - Что ты его хоронишь?!

От ее вскрика проснулся Колька, быстро приподнялся, сел, спросонья заморгал глазами.

- Что кричишь-то? Случилось чего, мам?

Анфиса молча и тяжело дышала.

- Ничего не случилось, - сказала Берта Яковлевна. - А ты вставай, сегодня последний экзамен у тебя. И я буду спрашивать тебя строго. Бином Ньютона повторил?

- Да знаю я его, - зевнул Колька.

- Николай, я серьезно говорю! - рассердилась учительница. - Я обязательно задам тебе этот дополнительный вопрос.

- Сказал - знаю. На тройку, а знаю.

- Вот, - Берта Яковлевна повернулась к Анфисе, - на тройку...

Пока шел этот разговор, Анфиса немножко успокоилась, отошла. Она знала, почему идет у них эта перепалка о непонятном ей биноме неведомого Ньютона. Однажды Берте Яковлевне все-таки показалась подозрительной какая-то Колькина отметка в журнале, и учительница, удивленно разглядывая классный журнал, вышла из своей комнаты: "Николай, это когда ж я тебя по алгебре спрашивала?" "Здрасте! - воскликнул сын нахально. - Когда я бином Ньютона-то пол-урока вам шпарил?" - "Ну-ка, бери ручку и бумагу". - "Еще чего? На уроке - пожалуйста, переспросите. Я вам в два мига его выведу..."