Егор Иванов - Честь и долг (Вместе с Россией - 3)

Василий умолк. Он мог бы и продолжать, но суть и так уже была ясна.

- Спасибо, товарищ Медведев, - поблагодарила его Елена Дмитриевна. - В Петрограде в запасных полках тоже ширятся революционные настроения. Однако там ведут работу и буржуазные оппозиционеры. Мы должны это учесть и противопоставить правду большевистских лозунгов сладенькой болтовне оппортунистов.

Затем обсудили вопрос, как лучше объяснить рабочим отношение большевиков к предложениям немцев о мире. Решили издать прокламацию, которую и поручили написать Ивану Чугурину.

Павлов рассказал, что гвоздевцы намереваются вывести рабочих на уличные демонстрации 14 февраля, в день открытия Государственной думы, для ее поддержки. Он предложил бойкотировать такие выступления, а вместо них пропагандировать массовые митинги и демонстрации 23 февраля в Международный день работницы*.

______________

* Международный женский день 8 марта, по старому стилю 23 февраля.

Поговорили и о более мелких делах. Поздним вечером стали расходиться. В квартире оказалось два выхода, один из них вел к огородам. Это было исключительно удобно.

Василию перед уходом в повязку на правой руке забинтовали несколько десятков листовок и прокламаций, которые он должен был взять с собой на позиции.

- Не тяжеловато ли тебе будет? - спросил его Дмитрий Александрович.

- Клади больше, рана скорее заживет от такого лекарства! - улыбнулся Василий. Он действительно почувствовал прилив сил, встретившись с товарищами, убедившись в мощном подъеме и близости революции.

12. Петроград, середина декабря 1916 года

Послы короля Британии Бьюкенен и Республики Франции Палеолог вышли из кабинета российского министра иностранных дел, что в здании у Певческого моста. Они только что впервые встретились в ведомстве незабвенного Сазонова с назначенным вчера на его пост Николаем Николаевичем Покровским. Оба посла испытывали одинаковое чувство удовлетворения, которое еще больше сближало их, старых друзей по Балканам, где они много преуспели в антирусских интригах до великой войны. И Бьюкенен, и Палеолог за последние недели приложили много сил, чтобы убрать Штюрмера, бывшего одновременно и премьером, и министром иностранных дел. Разумеется, британский посол обделывал свои дела в полной тайне через агентуру СИС и ее главу в Петрограде сэра Самюэля Хора, а экспансивный француз чуть ли не в каждом салоне, где он бывал, клялся свалить этого "немецкого камергера", как тогда называли Штюрмера, хотя он не был немцем по крови, а только по фамилии.

Главная новость - сам Покровский показался им хорошего свойства. Шестидесятилетний бывший государственный контролер выказывал полную преданность Антанте. Естественно, что как только послы узнали о назначении шефа внешнеполитического ведомства, они навели о нем необходимые справки.

Советники и секретари, побеседовав со своими русскими знакомыми, немедленно доложили, что тридцать пять лет Покровский был занят финансами и государственным контролем, но его никогда не коснулась даже и тень подозрения в казнокрадстве. О делах внешних и дипломатии у него нет никакого представления. "Оно и хорошо, - синхронно подумали послы. - Легче будет склонять его к интересам Британии и Франции и опутать комплиментами".

Новый министр - человек осторожный, умный и трудоспособный. В личных отношениях - высоких качеств, душевный и скромный, с известной долей насмешливого лукавства. Состояния у него нет, он обременен большой семьей и жизнь ведет простую и приличную. "Это уже довольно плохо, - также одинаково решили послы, - ибо женщину ему, наверное, не подставишь, да и в махинации не увлечешь".

Но все равно, Покровский был лучше, чем злодей Штюрмер, про которого говорили, что он своим креслом премьера обязан Распутину. Правда, слухи эти возникли с подачи послов, но в конце концов и сами союзные дипломаты глубоко поверили, что все так и было...

Теперь, когда швейцар в богатой ливрее выпустил союзников-послов на Дворцовую площадь, их встретил солнечный день, довольно редкий для декабрьского Санкт-Петербурга, легкий морозец и приятное похрустывание снежка. Возносилась в голубое небо Александрийская колонна, и даже темно-красный фасад Зимнего не казался столь мрачным, каким он выглядел под серым небом.

Послы решили пройтись по Миллионной до своих особняков и отпустили экипажи с секретарями. Бьюкенен и Палеолог были не только любителями прогулок. Они хотели на воздухе обсудить последние события, которые начинали стремительно разворачиваться.

- Никогда не обращал внимания, - вдруг сказал Палеолог, сворачивая к Эрмитажу, - что Зимний дворец словно окрашен кровью!..

- Мой друг, в вас говорит литератор, будущий член Французской академии! - польстил Палеологу Бьюкенен, отлично зная о литературных претензиях коллеги. Один из агентов сэра Хора давно приносил фотокопии со страниц дневника французского посла.

Польщенный француз, чтобы перевести разговор в интересовавшее обоих русло, обратился к новому образу. Атланты из сердбольского гранита, украшающие портик Нового Эрмитажа, привлекли его внимание.

- Разве что только эти мужи поддерживают теперь дом Романовых!

Сухой и чиновный ум Бьюкенена поразился живости воображения француза, что британский посол и не преминул отметить вслух. Палеолог был падок на лесть, даже грубую, и не увидел за нею подготовку старого друга к выуживанию сведений.

Как истинный дипломат, Бьюкенен не спешил приступать к сути дела, старясь "разогреть" говорливого Мориса.

- Как вам понравился мистер Покровский, мой дорогой Палеолог? улыбнувшись так, словно он произносит слово "чииз"*, спросил британский посол.

______________

* Cheese - сыр (англ.). Это слово произносят, когда хотят изобразить искусственную улыбку.

- Судя по его заявлению, он поддерживает царя как атлант! - продолжал навеянный Эрмитажем образ французский посол. - Он не типичный русский, вынес Палеолог категорическое суждение.

- А как же вы себе представляете типичного русского? - снова улыбнулся в седые с желтизной усы сэр Джордж.

- Многие русские, я сказал бы, почти большинство русских, настолько нравственно неуравновешенны, что они никогда не довольствуются тем, что у них есть, и ничем не могут насладиться до конца, - затараторил посол, сев на любимого конька. - Им постоянно нужно что-то новое, неожиданное; нужны все более сильные ощущения, более сильные потрясения, удовольствия более острые. Отсюда их страсть к возбуждающим наркотическим веществам и грубому алкоголю, ненасытная жажда впечатлений и большой вкус к отступлениям от морали...

Бьюкенен внимательно слушал и, хотя, как гордый бритт, ни в грош не ставил ни один народ, кроме своего, которому все должны повиноваться, не мог разделить оценки французского посла; русские солдаты, по сути дела, спасли Францию от разгрома в первые дни войны.