Стивен Кут - Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II

В Ирландию Карл вопреки всеобщим ожиданиям отправился не сразу. Туда он отослал багаж, а сам, потолковав еще раз с принцем Вильгельмом и его женой, двинулся кружным путем, через Францию. Хайд был потрясен. Он заметил, что короля во Францию никто не звал и его путешествие туда обернется всего лишь пустой тратой времени и денег. Но на самом деле он боялся, что мягкотелый король вновь подпадет под влияние Генриетты Марии и ее окружения, и прежде всего — Джермина. Хайд вбил себе в голову, что Джермин замыслил «организовать срочную встречу короля с королевой» с целью тесно привязать к ней сына, как некогда его отца. Предотвратить такое развитие событий Хайд не мог, к тому же принц Вильгельм с женой так хотели поскорее избавиться от гостя, что выдали ему на поездку внушительную сумму денег. В начале июня Карл был уже в пути. За ним тайно последовала Люси Уолтер, у которой 9 апреля родился сын — первый и самый несчастный из многочисленных внебрачных детей Карла.

Путешественники в обществе принца и принцессы Оранских проследовали через Дельфт и Роттердам в Бреду. Там в честь Карла был устроен фестиваль. Затем, на сей раз в сопровождении лишь принца и сорока всадников, молодой король направился в Антверпен. Тогда это была испанская территория, и хотя эрцгерцог Леопольд — как впоследствии и граф Пигноранда в Брюсселе — приветствовал его со всем подобающим пиететом, практической помощи не последовало. Испания была бедна, и к тому же ей приходилось отбиваться от Франции, той самой страны, куда лежал путь Карла. В Пероне его встретил герцог Вандомский, предложивший ему ночлег и затем доставивший к французскому двору, который находился в то время в Компьене. Здесь Карла поджидала встреча не только с матерью, но и с давней возлюбленной — Большой Мадемуазель.

На сей раз она выказала ему несколько большее расположение. Мазарини и царствующая королева считали, что ирландские упования Карла небезосновательны, а Джермин уверял ее, что, став его женой, она сможет, как и прежде, жить во Франции, предоставив мужу самому улаживать свои дела. Мадемуазель, правда, дала понять, что сама мысль о таком неблагородстве приводит ее в содрогание. «Я должна буду пожертвовать всем своим состоянием, чтобы помочь ему вернуть свои владения», — заявила она, явно подражая героиням своих любимых романов. В то же время, признавалась Мадемуазель позднее, «подобного рода перспектива несколько тревожила меня, ведь я привыкла к жизни богатой и привольной». Чтобы как-то выпутаться из этой ситуации, нужен был предлог. Например, религия. «Разве можно позволить себе выйти замуж за протестанта?» — вопрошала она Джермина. «От религии просто так не отмахнешься, — продолжала Мадемуазель, — и если я ему небезразлична, пусть он справится с этой трудностью, а я справлюсь со своими». Однако Мадемуазель была по-настоящему заинтригована. «До смерти приятно слышать его комплименты, — признавалась она. — Для меня это внове, никто прежде не смел говорить мне таких вещей, не из-за моего сана, ведь нечто в таком роде говорится и королевам, но из-за характера, который меньше всего можно назвать кокетливым».

К встрече с Карлом Мадемуазель подготовилась очень тщательно, даже волосы завила, чего вообще-то делать не любила. Перед отъездом в Компьеп царствующая королева поддразнила ее: «Любовников по виду узнаешь! Вы только посмотрите, как она разоделась». Но так называемый любовник вновь принес Мадемуазель сплошные разочарования. Вовсю болтая — по-французски — с маленьким Людовиком, Карл, при малейшем нажиме, отказывался всерьез говорить о своих планах под тем предлогом, что недостаточно владеет родным языком Мадемуазель. Все это производило на нее весьма дурное впечатление. «Тогда-то я и отбросила все мысли о браке, — вспоминает она. — О короле у меня сложилось самое невыгодное мнение, в свои годы он мог бы больше думать о собственных делах».

За обеденным столом возникло новое недоразумение. Среди бесчисленных блюд подали дичь — садовую овсянку, редчайший деликатес, к которому Карл, однако, остался совершенно равнодушен. Он «больше напирал» (по словам Мадемуазель) на баранину и бифштекс. Столь непритязательный вкус смутил окружающих, сама же высокородная дама впоследствии вспоминала, что ей стало стыдно. После трапезы насытившийся претендент на руку Мадемуазель вел себя так же замкнуто, как и за столом. Мучительные четверть часа она ждала, когда же Карл наконец заговорит. Заподозрив, что он молчит от смущения, Мадемуазель пригласила присоединиться к ним кого-то из придворных, и стоило тому появиться, как Карл затеял с ним оживленную беседу. Десерта, судя по всему, подавать не собирались, и, когда подошло время расходиться, Карл, кивнув секретарю матери, небрежно заметил: «Месье Джермин, чей французский язык гораздо лучше моего, изложит вам мои планы и поведает надежды. Честь имею». С этими словами Карл поцеловал Мадемуазель руку и уехал в Сен-Жермен.

Здесь же расположилась и Люси Уолтер, но ясно было, что к этому времени ее отношения с Карлом пошли по нисходящей. Теперь самым частым гостем Люси (и, может быть, не просто гостем) был лорд Уилмот; именно в его экипаже она прибыла в Сен-Жермен в августе 1649 года. Люси сопровождал хронист (автор дневника) по имени Джон Ивлин. Спутница произвела на этого разборчивого знатока не очень-то благоприятное впечатление: он нашел ее дамой «красивой, энергичной, но вульгарной». Другие, главным образом родичи Карла, также чувствовали некоторую напряженность, вызванную, правда, больше присутствием его матери. Угрюмая, полностью обедневшая королева становилась все капризнее и раздражительнее. Карл понимал, что от ее влияния надо избавляться, и чем быстрее, тем лучше. В свои девятнадцать лет он видел себя больше королем, нежели послушным сыном. В отношениях с Генриеттой Марией молодой король сохранял холодную вежливость, но ясно давал понять, что в его планы ей особо вмешиваться не следует. Когда же мать начала устраивать сцены, он просто сказал, что и впредь будет безукоризненно верен сыновнему долгу, но в делах намерен «подчиняться велениям собственного разума и собственных суждений». А однажды Карл даже попросил «оказать ему любезность и не затруднять себя его делами». С этими словами он вышел из комнаты и с тех пор «явно не выказывал желания общаться так тесно, как она на то рассчитывала».

Все это свидетельствует, что Карл твердо вознамерился добиться самостоятельности; и в то же время он все еще обнаруживал признаки юношеского и незрелого ума. Ничто не доказывает это столь же убедительно, сколь его продолжающаяся близость со своей старой кормилицей миссис Уиндэм, которая теперь всячески добивалась для своего мужа министерского поста. Хайд и престарелый лорд Каттингем, остановившиеся в Сен-Жермене на пути в Испанию, явно не могли смириться с перспективой включения такой заурядной личности, как полковник Уиндэм, в состав Королевского Тайного Совета. Выслушав жалобы королевы на «черствость» сына, Хайд решил поговорить с ним, но из этого разговора ничего не вышло. В ответ он услышал, что даже если Уиндэм сейчас не готов к исполнению обязанностей министра, то вскоре освоится, что это «исключительно честный» человек, что раньше у него, Карла, не было возможности ничем отблагодарить его, да и сейчас единственное, что он может ему предложить, — так это министерский пост. На том и покончили.