Константин Сомов - Война: ускоренная жизнь

Оценивая поведение советских солдат, военный историк Олег Ржешевский пишет:

«Страна за четыре года войны и оккупации потеряла более 26 млн человек убитыми на фронтах, расстрелянными и замученными в плену, отравленными в газовых камерах, погибшими в результате бомбардировок, артобстрелов, непосильных работ и террора на временно оккупированной территории страны, не говоря уже о косвенных потерях. Десятки миллионов остались без крова. Трагедия, ужас пришли в каждую советскую семью, и ярости солдат и офицеров, вступивших с боями на вражескую землю, не было предела.

Лавина мести могла захлестнуть Германию, однако этого не произошло. Бесчинства над местным населением — убийства, грабежи, насилия над женщинами, совершаемые военнослужащими Красной армии и других союзных армий, в том числе США и Великобритании, приняли весной 1945 г. тревожные масштабы. Но большинство солдат и офицеров советской и других союзных армий проявили гуманное отношение к мирным жителям. В различных районах, куда вступала Красная армия, ее отношения с населением складывались неоднозначно. Предотвратить насилие не удалось, но его сумели сдержать, а затем и свести до минимума».

В своей книге «Женщина и война» оказавшаяся в конце 1944 года в находящемся несколько месяцев на линии боев небольшом венгерском городке Алэн Польц описывает на собственном примере, что означает выражение «дерут, как сидоровых коз»:

«Ночью к нам ворвался целый отряд, тогда нас повалили на пол, было темно и холодно, вокруг стреляли. В памяти осталась картина: вокруг меня сидят на корточках восемь-десять русских солдат, и каждый по очереди ложится на меня. Они установили норму — сколько минут на каждого. Смотрели на наручные часы, то и дело зажигали спички, у одного даже была зажигалка — следили за временем. Поторапливали друг друга. Один спросил: «Добре работа?».

Я лежала не двигаясь. Думала, не выживу. Конечно, от этого не умирают. Если только не ломается позвоночник, но и тогда умираешь не сразу».

Артиллерист Семен Соболев, город Ньирбатор, Венгрия:

«Пока шофера заправляли автомашины, бывшие тут солдаты побежали собирать разбредшихся трофейщи-ков другого типа — тех, кто в конце войны, не дотерпевши, стали печальными жертвами Венеры.

Спустился в подвал, длинный, темный. В дальней его половине, будто на вокзале, сидели люди — гражданские жертвы войны. Видно, попрятались от бомбежек, от артобстрелов. Справа в углу луч фонарика выхватил полураздетую девушку в импровизированной постели, а рядом нашего разведчика, теперь фамилии его не помню, оправляющего свою одежду. За его постоянное мародерство его не любили все солдаты дивизиона. Он уже кончил свое дело.

— Хочешь? — спросил он меня, кивнув на девушку, и начал расхваливать ее прелести. Венгерка по жестам, видимо, поняла его предложения, ухватившись за его руку и, приникнув к нему, запричитала:

— Нинч! Нинч! Нинч! (нет, нет, нет), — в смысле — уж лучше один, чем кто-то еще, еще и еще.

О война! До какого падения нравов ты доводишь людей?!

— Ну ты и циник! — процедил я брезгливо. — Команда — сбор!

И пошел к выходу. Очень скоро я с удовольствием вспомнил свою брезгливость и выдержку, когда нескольких солдат, в том числе и этот, были отправлены в медсанбат лечиться от гонореи».

Вспоминая о своем дальнейшем пребывании в Венгрии, уже после Победы, летом 1945 года в небольшом селе Энеш около города Дьер, Соболев напишет: «Жители все еще чувствовали подчиненное положение перед армией победителей. Хотя солдаты и офицеры вели себя с населением очень корректно, допуская, однако одну «мелочь» — жены хозяев, где квартировали наши офицеры, как правило, были любовницами своих постояльцев, и это терпеливо сносили их мужья».

В то же время, по многочисленным воспоминаниям и наших военнослужащих, и женщин на тех территориях, куда ступила «нога» Красной армии, интимные отношения между «завоевателями» и «завоеванными» в большинстве случаев складывались без всякого насилия.

Виктор Залгаллер:

«Днем 2 мая в Бергене мы выбрали подвал, куда, пока на телефоны, приняли взятые линии. Вблизи города есть где-то лагерь русских перемещенных лиц. По улице идет оборванный ребенок из этого лагеря. Стучусь в дом напротив. «У вас есть дети?» — «Да». — «Оденьте этого ребенка». Одевают.

Потом пошел в этот же дом. «Вы можете сварить мне еду? У меня с собой курица». — «Подымитесь наверх». На втором этаже в мансарде живет симпатичная молодая женщина с 3–4 месячным ребенком. Беженка из Берлина. «Как вас зовут?» — «Лени». Она взялась сварить обед. Ее полное имя Елена-Тамара Барлебен. Отец немец, мать армянка. Она года на три старше меня. Родилась на Кавказе, где отец работал по контракту. Из Берлина попала в Бреслау, потом — на Рюген. Муж был владельцем магазинов, сына зовут Иоахим. Принесенная мною кура подана в фарфоровой вазе, обедаем вдвоем. Пришел я сюда есть и назавтра, и остался ночевать. Мне 25 лет, и мне впервые так хорошо с женщиной.

Лени, толкая коляску, пришла в Путбус, чтобы меня найти, и со смехом сказала: «Если у тебя будет другая, я тебе глаза выцарапаю».

Пришел приказ немецким беженцам возвращаться по домам. Лени выкопала в саду свой узелок и на прощание надела мне золотое кольцо и подарила фотоаппарат «Цейс-Икон». Им я снял фронтовых друзей. Кадрики 4,5х6. Я дал Лени на дорогу манной крупы для ее ребенка и свиной окорок, который она тут же с немецкой аккуратностью превратила в консервы».

Как писал Владимир Богомолов: «В те дни в ходу рассказы о том, как наш солдат зашел в немецкую квартиру, попросил напиться, а немка едва его завидела, легла на диван и сняла трико».

Ну это, наверное, уже перебор и больше похоже на анекдот, но истории любовные в весенние дни 1945 года действительно случались, и порой более чем занимательные. Так, в донесении начальника политотдела 47-й армии полковника Калашникова в вышестоящие инстанции говорится:

«Командир взвода автоматчиков дивизии старшина Шумейко, уже после ознакомления под расписку с директивой 11 072, имел с местной жительницей немкой Эммой Куперт, 32 лет, половое сношение продолжительностью более суток, причем зашедшему к ней в дом с проверкой патрулю Куперт пыталась выдать старшину Шумейко, находившегося в шелковом белье под одеялом, за своего мужа, от рождения глухонемого и потому освобожденного от службы в немецкой армии. Однако старшим патруля Шумейко был опознан и доставлен в часть.

Соцдемографические данные: Шумейко Андрей Иванович, 1918 г.р., урож. г. Барнаула, украинец, б/п, образование 6 кл., в плену, окружении и под оккупацией не был, в РККА с 1939 года, имеет легкое ранение, награжден орденом Красной Звезды.