Константин Сомов - Война: ускоренная жизнь

О принятых мерах донести немедленно».

« Военному прокурору 47-й армии.

В ночь с 28 на 29 апреля с. г. рядовой фронтовой трофейной бригады красноармеец Воробьев добыл у неизвестных бутылку спирта, которую он разбавил квасом и выпил. Через 20 минут он почувствовал себя плохо, появилось «жжение в груди», сжимающие боли в сердце, потеря зрения, боль в нижних конечностях, изо рта сладковатый, острый запах, напоминающий хлороформ, озноб, спутанность сознания.

Воробьев был доставлен в ЭГ № 2763 в тяжелом состоянии. Несмотря на оказание медицинской помощи, не приходя в сознание Воробьев умер».

Поскольку «наркомовской сотки» для большинства бойцов было явно маловато, алкоголь и в боевых, и прифронтовых условиях отыскивался где только можно, методы его поиска и потребления были самыми разнообразными.

Механик-водитель тяжелого самоходного орудия ИСУ-152 Электрон Приклонский в книге воспоминаний «Дневник самоходчика» рассказывает, среди прочих, два случая получения дополнительного «горючего». Первый вполне безвредный и частенько употребляемый определенной категорией граждан и в наши дни, второй довольно разбойничий. Так на то и война.

«На стоянке нашей побывал, видимо, случайно, необычный гость — военторговская автолавка, которая привезла сухое красное вино и одеколон «Тройной», — вспоминает он о небольшом затишье перед наступлением в сентябре 1944 года. — Этими редкостными товарами военторг снабжает только офицеров (раз в год и по специальным карточкам). Мы с Нилом тоже получили по литру кислятины, которая отдавала ржавой железной бочкой, и по два флакончика одеколона.

Так как лавка на колесах прибыла к нам одновременно с приказом по 1-й Ударной о награждении всех наших мехводителей (из «стариков»), отличившихся при форсировании реки Великая, то в полку назревало небольшое торжество по этому поводу. Но военторговской выдачи было явно маловато на весь экипаж. И мы дружно согласились с Нилом, предложившим приготовить «ерш». Водитель и его командир великодушно пожертвовали в «общий котелок» по одному из своих флакончиков (не весь же одеколон, в самом деле, на кожу тратить!). Сказано — сделано. Тепловатая пахучая смесь, с какими-то белесоватыми, словно мыльными, разводами на поверхности, на вкус была отнюдь не нектар, зато обед прошел весело, «на уровне», как заявил Нил.

Очевидно, идея превратить слабое кислое винцо в крепленое осенила не только всеведущего Нила Тимофеевича, потому что в кустах, окружающих наши машины, уже с вечера появился устойчивый, несколько видоизменненый одеколонный аромат.

Весна 1944 года. Прифронтовая станция Тульчаны (граница Украины с Румынией).

Пристанционная толкучка собирается на небольшом майданчике регулярно. Бойкие бабы приносят сюда для продажи и обмена различную снедь: кукурузные и хлебные лепешки, соленые помидоры и огурцы, вареный картофель и жареную кукурузу, моченые арбузы и яблоки, вкуснейшую ряженку с румяной пенкой и сало, пахнущее чесноком. У наиболее расторопных обладательниц широченных юбок где-то среди бесчисленных складок, под передниками (название их по-русски звучит нецензурно) таятся заветные фляжки с сизоватой горилкой. Хлопцы из Н-ской танковой бригады решили гульнуть на дармовщинку, так как все имевшиеся у них ресурсы были давно исчерпаны, а на базаре, словно нарочно, вовсю шла предпраздничная торговля, и горилки было хоть отбавляй.

«Операцию» решили провести при поддержке «с воздуха», так как днем над прифронтовой станцией часто появлялись немецкие самолеты. Иногда они бросали бомбы. Правильно оценив обстановку и в соответствии с нею тщательно разработав план действий, танкисты стали выжидать удобного момента для открытия спектакля. Через час-другой терпение их было вознаграждено: в ясном небе зарокотали моторы. Самолеты летели наши, но это было не столь важно.

Когда самолеты проплывали над самим поселком, кто-то зычно гаркнул: «Во-о-здух! Ложись!». Команду тотчас подхватили в разных концах майдана, а в соседнем овраге грохнул взрыв: это звукооформитель, имитируя начало бомбежки, бросил гранату. Все, за исключением танкистов, на несколько секунд оцепенели от страха, а затем ринулись в разные стороны, толкая друг друга, спотыкаясь и падая, оставив на месте или теряя во время панического бегства свои корзины, кошелки, мешки, ведра, бидоны и горшки. Истошно вопила, зацепившись длинным подолом за плетень, торговка с могучими оплывшими формами. Отчаянно рванувшись, она оставила чуть ли не половину своей плахты на колу и тоже ретировалась.

Площадь совершенно опустела, и трофейной команде осталось без суеты пожинать плоды блестяще проведенной операции, не упомянутой, к сожалению, в боевой летописи бригады. Справедливости ради следует отметить, что ни одного сидора или корзинки солдаты не тронули, а только частично «экспроприировали» самогон, изготовление и продажа которого преследуется законом».

(Надо отметить, что в тылу — особенно в городах — водка и самогон во время войны были самой устойчивой валютой. Юлия Жукова вспоминает, что в 1941 году в Уральске в обмен на пол-литру на базаре давали полкило сливочного масла. На «черном рынке» блокадного Ленинграда летом 42-го цена литра водки была эквивалентна без малого четырем кг хлеба. — Авт.).

Добыча спиртного значительно упростилась, когда наши войска вступили на территорию Венгрии, Румынии и Чехословакии, которые наши солдаты в просторечии именовали «пятым океаном» (по аналогии «море вина», «море по колено» и т. д. — Авт.).

Офицер-артиллерист Иван Новохацкий в своей книге «Записки командира батареи» пишет, как он со своими подчиненными учил «правильно» пить румын в одном из занятых нашими войсками городков этой страны:

«Втроем идем к дому директора школы, где, как нам сказали, накрыт праздничный стол. В комнате сервирован длинный стол, по нашим фронтовым понятиям — изысканной посудой и утварью. Присутствуют одни мужчины.

Выпили по маленькой рюмочке румынской цуйки — это румынская водка, светло-желтого цвета, градусов 25–30. Рюмочки миниатюрные, на длинных ножках, объемом чуть больше наперстка. Я впервые вижу такие. Мы привыкли пить из солдатской кружки, а чаще всего — из консервной банки, и напитки значительно крепче — водку или спирт, а тут цуйка, да еще комариными дозами. Мыто и держать эти рюмки своими заскорузлыми руками не умеем, но виду не подаем, вроде бы банкеты — привычное для нас дело.

Звучат тосты за Сталина, за Красную армию, за короля Румынии Михая. Наши гостеприимные хозяева разгорячились, а у нас, как говорят, ни в одном глазу. Подзываю одну из девушек, обслуживающих стол, объясняю ей, чтобы она принесла кружку, какой наливает цуйку в графины. Кажется, поняла и вскоре приносит бокал граммов на двести, прошу ее принести еще, сколько есть. Вскоре появляются бокалы.