Жак Эрс - Людовик XI. Ремесло короля

Несколько месяцев Людовик XI оставался очень близок с Бургундским домом. Зимой 1461/62 года, в Туре, он сделал Карла, графа де Шароле, своим наместником в Нормандии с неплохим пенсионом в тридцать шесть тысяч франков в год. Разрыв наступил двумя годами позже, когда король захотел вернуть себе власть над городами на Сомме, уступленными герцогу Бургундскому в 1435 году по Аррасскому договору. Карл VII пообещал тогда покарать убийц Иоанна Бесстрашного в Монтеро, известных или еще не установленных, вызвав пересуды о том, что часть ответственности лежит и на нем. Чтобы загладить впечатление от этого преступления, он подарил Филиппу Доброму несколько городов и областей, в частности, «все города, крепости, земли и поместья, принадлежащие французской короне по обоим берегам реки Соммы, как то: Сен-Кантен, Корби, Амьен, Абвиль и прочие; все графство Понтье, по ту и эту сторону Соммы». Однако французский король мог выкупить эти земли за четыреста тысяч экю «старого золота, по 63 марки Труа, по восьми унций в марке, и с добротой в 23 карата, или иными золотыми монетами той же стоимости». Людовик XI так и поступил 20 августа 1463 года по стратегическим соображениям, чтобы как можно дальше отвести от Иль-де-Франс границу владений герцога Бургундского и, как многие полагали, чтобы стереть воспоминание о тяжком унижении в Аррасе и о бесславном прошлом.

Это наделало много шуму, ибо король сам выехал на место, подолгу задерживаясь в каждом из городов. Уже в ноябре он покинул Нормандию и на двадцать дней поселился в Абвиле, потом, в январе 1464 года, перебрался по соседству, в Марей, затем в Дуллен, после чего посетил Лилль, Турнэ и Аррас во Фландрии и Артуа — землях герцога Бургундского. Настойчивость, с какой он демонстрировал свои права, вызвала серьезные распри при бургундском дворе и в Совете, а затем настоящее восстание. Филипп Добрый согласился вернуть города на Сомме, польстившись на четыреста тысяч экю и прислушавшись к советам своих высших чиновников — братьев де Круа: Жана — наместника в Геннегау и Антуана — графа де Гиза и де Бомона. Однако множество дворян и представителей третьего сословия выступили решительно против уступки этих земель; их поддержал Карл, граф де Шароле, противник Круа, который жил тогда вне двора, в Кенуа. Ходили мрачные слухи о том, что герцог Филипп намерен лишить своего сына наследства. Как и в случае с Арагоном и Савойей, король Людовик нагнетал атмосферу. Два его советника, доверенные люди граф д'Э и канцлер Франции Пьер де Морвилье, приехали к Карлу в Лилль с торжественным посольством и увещанием; они высказали ему претензии за арест бастарда Рюбампре, племянника Круа и человека из ближнего окружения короля. Его схватили на корабле, вышедшем из Дьеппа, вблизи голландских берегов, под лживым предлогом, что тот якобы явился похитить Карла или отравить его. Послы требовали правосудия и просили выдать им бургундского рыцаря Оливье де ла Марша, осуществившего захват. В конечном счете победа осталась за Карлом; Круа отстранили от дел, а отец и сын примирились на собрании штатов в Брюсселе, 25 апреля 1465 года, и Карл встал во главе мощной бургундской армии — главной ударной силы Лиги общественного блага.

В Лилле Морвилье к тому же обвинил бургундцев в подготовке союза с бретонцами. Это не было чистым вымыслом. Герцог Бретонский Франциск II не присутствовал ни при коронации, ни при вступлении в Париж. Он требовал, чтобы епископ Нантский ему присягнул, тогда как тот не хотел присягать никому, кроме короля. Он постоянно искал ссоры и заставил поклясться в верности множество вельмож и городов своего герцогства. Король посылал к нему посольство за посольством, в частности Дюнуа, который, зная, что ему грозит в случае провала его миссии, захватил с собой свое движимое имущество и все деньги; он пробыл у герцога несколько месяцев, до января 1465 года. Немного спустя беарнец Оде д'Айди, чиновник Карла VII, лишившийся своей должности в 1461 году и нашедший убежище в Бретани, вывез туда Карла Французского. Это бегство сильно напоминало измену. Людовик XI обвинил Дюнуа в пособничестве, конфисковал его поместье Божанси, однако поручил ему новую миссию в Бретани... откуда тот так и не вернулся.

Бургундия и Бретань переманили к себе и других крупных вассалов, в том числе герцога Бурбонского и графа д'Арманьяка. Лига общественного блага намеревалась проучить короля и вдохновить его на новые ордонансы, чтобы воссоздать государство. Принцы обличали мотовство, говорили о нищете бедных, о невыносимом бремени налогов, и в этом плане встречали сочувствие, поскольку новый король всеми силами добывал деньги — главное оружие в политической игре. Нормандцы, большой толпой прибывшие в Париж, чтобы приветствовать его, умоляли при этом сократить подати, но быстро оказались разочарованы и громко жаловались на злоупотребления, «корыстолюбие и насилие» со стороны налоговых чиновников; за вино, спускавшееся по Сене, нужно было платить в Пон-де-л'Арш новый налог, такой большой, что он превышал цену самого вина. В Реймсе народ восстал и обратил в бегство королевских сборщиков налогов; бунт был сурово подавлен королевскими войсками. Зачинщиков — в большинстве своем простолюдинов — обезглавили, или повесили, или отрубили им обе руки. Налоговое бремя еще усилилось, когда пришлось собрать четыреста тысяч экю за города на Сомме. Король ненадолго появился в Париже — всего на неделю, — чтобы потребовать от епископов, аббатов и горожан займа в тысячу или две тысячи экю и прибрать к рукам золотой запас, годами копившийся «на нужды вдов, сирот и бедняков». Одновременно он приказал всем церквам, церковным старостам и фабричным казначеям, капелланам больниц и лепрозориев представить под страхом конфискации точный перечень их владений: описание земель, происхождение права собственности, характер доходов. Не дожидаясь результата этой переписи, которая ставила церковное имущество под угрозу немедленного обложения налогом, он сразу лишил привилегий множество «льготников» — Университет, нескольких королевских чиновников, парижских арбалетчиков и лучников. Более того, он пошел против политики своего отца и отменил Прагматическую санкцию, что вызвало «гнев и неудовольствие» французских церковников, поскольку их прерогативы были сильно урезаны, а деньги королевства теперь отправляли в Рим.

Принцы, заправлявшие Лигой общественного блага, выступали против всех этих мер, которые предвещали другие, еще более крутые. Принцы повсюду встречали сочувствие и могли опираться как на неприятие налогов, так и на некоторые проявления национализма, вернее, местных интересов. За королевскими чиновниками закрепилась очень дурная слава; в глазах общественности любое вмешательство центральной власти сулило увеличение количества податей. Поэтому фронда имела большой успех; ее армии заняли обширные территории в самом сердце королевства, не встретив поначалу сильного сопротивления.