Сергей Галвазин - Охранные структуры Российской империи

Среди рабочих часто играла роль и месть. Повздорит с товарищем в кружке, обидится на что-либо и идет к жандармскому офицеру. Один такой сознательный бундист явился раз ко мне, притащил кипу прокламаций и рассказал в конце концов, что он более двух месяцев разносит по районам литературу, что ему обещали купить калоши, но не купили. Пусть же знают теперь. Обозленность его на обман с калошами была так велика, что я прежде всего подарил ему именно резиновые калоши. И проваливал же он потом своих сотоварищей, проваливал с каким-то остервенением. Вот что наделали калоши!

Но бывали и сотрудники в полном смысле идейные, для которых деньги отходили на задний план. Приходит раз ко мне начальник сыскной полиции и просит разрешения представить девушку, которая желает служить в охранном отделении. Принимаю, разговорились. Хочет бороться с революционерами, и только. Стараюсь понять причины — оказывается, что знает она их очень мало, но ненавидит всей душой, считая, что они делают большое зло, сбивают с пути молодежь, рабочих и крестьян. Она особенно налегала на последних и приводила пример, как эсеры агитировали в Полтавской губернии и что из этого вышло.

Я выяснил девушке всю трудность работы, всю её щекотливость, но она твердо стояла на своем и сделалась осведомителем. Работала она отлично, осторожно и умно. Она любила розыск как дело и года два спустя пошла в открытую против революции, выступив в печати и рассказав все, как она боролась с нею. К чести эсеров надо сказать, что они её тогда не тронули. Впрочем, она в партии официально не состояла. Такие сотрудники являлись, конечно, исключением.

Но из-за чего бы ни работал обычный рядовой сотрудник, у него в конце концов наступал кризис. Видя жандармского офицера и беседуя с ним раз, два в неделю, по несколько минут, он все остальное время был в среде инакомыслящих. Жил он общею жизнью своих товарищей и близких. Постепенная выдача одного, другого, неприятные последствия этой выдачи, как тюрьма, высылка, ссылка — не могли не отражаться на нем. Нервы были и у него. А рядом постоянная агитация против власти и обвинения правительства во всех злодеяниях до погромов включительно. Все это мало-помалу действовало на сотрудника, нервировало его и приводило к сознанию своего предательства, к сознанию вины перед товарищами, к желанию покаяться и искупить свою вину.

В этот-то критический психологический момент и начиналось шатание сотрудника. Это был момент, очень опасный для заведующего розыском. Здесь у сотрудника зарождалась мысль отомстить ему за свое падение, хотя в большинстве случаев последний не был в том повинен. Этот момент неминуемо наступал у каждого сотрудника, исключая действительно идейных. Его надо было не пропустить, подметить, надо было или поддержать сотрудника морально, или вывести его из революционной среды, устроить вдали от политики — заставить забыть её. Если офицер не успевал это сделать, все очень часто оканчивалось катастрофой для него самого"1.

В 1909 году эсер добровольно предложил свои услуги тайной полиции, объясняя это желанием выйти из тюрьмы и разочарованием в революционерах. По распоряжению министра внутренних дел генерала Курлова ему устроили побег из тюрьмы, снабдили деньгами и оружием, рассчитывая пополнить ряды боевиков Азефа. Эмигрировав, он рассказал товарищам по партии о своих связях с охранкой. Они предложили ему реабилитировать себя террористическим актом.

Вернувшись в Петербург, он на явочной квартире встретился с начальником петербургской охранки полковником С.Г. Карповым и, выбрав подходящий момент, привел в действие взрывное устройство.

Полковник С.В. Зубатов наставлял молодых офицеров: "Никогда и никому не называйте имени вашего сотрудника, даже вашему начальству. Сами забудьте его настоящую фамилию и помните только по псевдониму.

Помните, что в работе сотрудника, как бы он ни был вам предан и как бы он честно ни работал, всегда, рано или поздно, наступает момент психологического перелома. Не прозевайте этого момента. Это момент, когда вы должны расставаться с вашим сотрудником. Он больше не может работать. Ему тяжело. Отпустите его. Расставайтесь с ним. Выведите его осторожно из революционного круга, устройте его на легальное место, исхлопочите ему пенсию, сделайте все, что в силах человеческих, чтобы отблагодарить его и распрощаться с ним по-хорошему.

Помните, что, перестав работать в революционной среде, сделавшись мирным членом общества, он будет и дальше полезен для государства, хотя и не сотрудником, будет полезен уже в новом положении. Вы лишитесь сотрудника, но вы приобретете в обществе друга для правительства, полезного человека для государства"1.

При склонении к сотрудничеству широко использовался и метод принуждения.

За полгода до революции 1905 года при ликвидации подпольной типографии была арестована невеста Михайлова, наборщица государственной типографии. Михайлов явился в Охранное отделение и попросил освободить невесту, за её освобождение он предал явку Петербургского комитета и адрес ещё одной типографии, где были арестованы другие товарищи2.

Деньги и угрозы основа ненадежная, психология агента, двойственное положение его вызывали постоянное опасение двурушничества, а то и разоблачения. Наряду с практикой материального стимулирования (вознаграждение зависело от ценности предоставляемых сведений и положения, занимаемого в революционной организации, во время ареста жалованье агенту сохранялось и даже увеличивалось; после провала, не по его вине, принимались меры к его трудоустройству и на первых порах оказывалась материальная поддержка), особо подчеркивалось: "В сотруднике, начавшем работу по материальным соображениям, надлежит по возможности создавать и поддерживать интерес к розыску, как к орудию борьбы с государственным и общественным врагом — революционным движением. Особенно ценны в этом отношении сотрудники, взявшие на себя эту роль по побуждениям отвлеченного характера" (параграф 6).

Был ещё один, достаточно мощный мотив сотрудничества — перевод в дальнейшем на официальную должность в Департамент полиции с присвоением классных чинов (Зубатов, Гартинг и даже Азеф, который, приобретя статус официального сотрудника Департамента полиции, продолжал вести разработку партии эсеров).

Как правило, агент, достигший высокого положения в "обследуемой" им среде, понимая свою значимость, а значит, чувствуя себя хозяином положения, сам решал, кому, какую информацию и в каком количестве сообщать. Например, Азеф часто высказывал туманные предположения о том, что интересовало охранку, обещал навести справки, жаловался на невозможность выполнения задания в полном объеме и пр. Часто, планируя очередное покушение, он не давал полиции даже намеков на него, чем, с одной стороны, повышал свой авторитет в партии за счет удачно проведенных террористических акций, а с другой — вынуждал департамент считаться с собой. Сохраняя "боевую организацию", он сохранял свою "курицу с золотыми яйцами". Другой агент "Московский", доставив "адские машины", специально избегал разговоров на эту тему, чтобы полиция не сразу вышла на место их хранения, что мотивировалось его заботой о личной безопасности в среде революционеров.