Руслан Скрынников - Иван III

Помощником священника, осквернившего крест, был некий дьякон, о котором владыка сообщал: «…а сказываетьца племянник Гриди Клочу еретику». В заключение архиепископ обличил подьячего Алексея.

Этот последний, живя у себя в новгородском поместье, «напився пиян, влез в чясовну, да, сняв с лавицы икону — Успение Пречистые», осквернил ее, «а иные иконы вверх ногами переворачивал». По утверждению Геннадия, общее число поруганных и испорченных «безъименно» (неизвестно кем), но явно по наущению еретиков икон нельзя было и сосчитать: «…а что пакы безъименних, ино и числа нет, кое резаны, а не весть». Подобного рода факты должны были подкрепить утверждения владыки насчет широкого распространения в Новгороде «жидовства», повинного в иконоборчестве.

С нескрываемым подозрением Геннадий относился к некоторым иконам местного письма, почитаемым новгородцами. Гнев пастыря вызвала икона из церкви Спаса на Ильине: «Стоит Василий Кисарийский, да у Спаса руку да ногу отрезал, а на подписи написано: Обрезание Господа нашего Иисуса Христа».

Неизвестно, какое отношение имела эта икона к еретикам. Но владыке надо было доказать вину крамольного Новгорода в целом. Среди новгородских священников нашелся ренегат — поп Наум, донос которого Геннадий поспешил отослать в Москву. Наум оговорил четырех еретиков. Его обвинения против Гриди, дьяка Борисоглебской церкви, были столь шатки, что в Москве их признали неосновательными: «Гридя-диак не дошел ещо, по правилом, градские казни, потому что на него один свидетель, поп Наум». О себе Наум показал, что он из «жидовства» «в христианство опять… захотел», а в доказательство полного раскаяния представил в Софийский дом «тетрати», по которым еретики «молились по-жидовскы» с псалмами «на их обычай». Отослав «тетрати» вместе с доносом Наума в Москву, Геннадий пояснил в своих письмах, что новгородцы-еретики «недостойно служат литургию». Как видно, и в этом последнем случае осуждение московского святителя вызвали какие-то особые черты новгородского богослужения и обрядности.

После разбирательства в Москве трех беглых священников наказали палками и вернули в Новгород, где их повторно «били по торгу кнутьем». Архиепископ не хотел, чтобы дело заглохло, и с удвоенной энергией продолжал розыск. В ход были пущены пытки. Сын попа Григория Самсонка не выдержал допросов и оговорил многих людей.

Полученные таким способом показания вызвали сомнения у членов московского собора, и Геннадию пришлось оправдываться ссылкой на участие в розыске слуг великого князя. «А яз ли того Самсонка мучил? — писал владыка. — Ведь пытал его сын боярский великого князя, а мой только был сторож». Показания Самсонки носили сенсационный характер. Поповский сын утверждал, будто в ереси повинны московский дьяк Федор Курицын, доверенное лицо Ивана III, видные придворные священники протопоп Алексей и поп Денис и другие лица.

Иван III претендовал на роль высшего судьи и в светских, и в церковных делах. Обвинение в ереси лиц из его окружения было для него неприятным сюрпризом.

Конечно, никто не посмел назвать еретиком великого князя. Но и покровительство еретикам считалось тяжким грехом.

Новгородские наместники Захарьины деятельно помогали Геннадию в борьбе с его недругами-новгородцами, объявленными еретиками. Они лично участвовали в пытках заподозренных новгородцев, снимали допросы. Невзирая на помощь наместников, розыск в Новгороде протекал негладко. Новгородцы искали защиты у великого князя. Явившись в столицу, они били челом Ивану III «на Геннадиа архиепископа о том, что, рекши, он… (их) имал, и ковал, и мучил изо имениа, да грабил животы» их. Может быть, корысть и сыграла свою роль в преследовании еретиков. Но важнее было другое. Прежде владыка не мог управлять вольным городом, не уважая местных святынь и не пользуясь авторитетом у духовенства и населения. Теперь, когда Новгород утратил свою политическую вольность, затеянные гонения помогли ему покончить с вольнодумством паствы и привести Новгород в одну веру с Москвой.

Геннадий предъявил новгородским священникам-еретикам совершенно такие же обвинения (в двурушничестве и тайном «жидовстве»), какие в те же самые годы испанские инквизиторы предъявляли крещеным евреям в Испании. Фактически владыка склонился к тому, чтобы использовать опыт католической инквизиции и таким путем покончить с очагами вольнодумства на Руси. В письме 1490 г. он не только сформулировал главное обвинение в духе испанской инквизиции, но и наметил формы судопроизводства, которые позволяли достичь цели. Геннадий Гонзов дал епископам дельный совет: «Да еще люди у нас простые, не умеют по обычным книгам говорите: таки бы о вере никаких речей с ними не плодили; токмо того для учинити собор, что их (еретиков. — Р.С.) казнити — жечи да вешати». Владыка предлагал избегать богословских прений на соборе. Еретиков надо было лишить возможности отстаивать свои взгляды и сразу послать на казнь.

Однако осуществить намеченный сценарий суда не удалось.

Митрополит Геронтий умер в Москве 28 мая 1489 г. Старшим иерархом церкви в течение года и четырех месяцев оставался архиепископ Геннадий Гонзов. Он пытался использовать ситуацию, чтобы ускорить расправу с еретиками. В письме к собору Геннадий настаивал на том, чтобы члены собора «владыки (митрополита. — Р.С.) бы есте не спешили ставить доколе ереси не искорените».

Если бы планы всеобщего искоренения ереси увенчались успехом, Геннадий и его единомышленники получили бы шанс окончательно забрать руководство церкви в свои руки. Но обстоятельства не благоприятствовали архиепископу.

После смерти Геронтия московские власти прислали Геннадию вместо вызова на собор одну за другой две грамоты: одну — об избрании митрополита, другую — о поставлении коломенского епископа. Геннадий писал в ответ: «Прислал князь великий ко мне грамоту, а митрополит — другую о поставлении коломенского владыки, а безыменно кого, а велят ми отпись дати безыменно же, какову Геронтию митрополиту взяли у мене». Цель посылки в Новгород «безымянных» грамот была предельно ясна.

Старшему после митрополита иерарху церкви пришлось без обсуждения согласиться на избрание лица, не названного в царской грамоте по имени. В грамоте к новому митрополиту Геннадий писал, что «хотел того велми, чтобы мне быти на твоем поставлении», но государь ему «к Москве ехати не велел за своими делы…». Геннадию запретили ехать на собор и фактически отстранили от участия в выборах главы церкви.

26 сентября 1490 г. Иван III и собор поставили на митрополию симоновского архимандрита Зосиму Брадатого, принадлежавшего к числу недругов Геннадия. Зосима начал с крайне недружественного жеста в отношении Геннадия. Он потребовал от него «исповедания», что обидело последнего.