Вольфганг Ферстер - Противостояние фюреру. Трагедия руководителя немецкого Генштаба. 1933-1944

После этого выступает министр юстиции. Он заявляет, что канцлер не только защитил закон, но и своей властью фюрера и Верховного судьи государства создал новый закон, когда возникла такая необходимость.

Фюрер слушает с насмешливой и недоверчивой улыбкой. Мыслями он далеко отсюда. Генералы, юристы, люди с жестко накрахмаленными воротничками, буржуа, монархисты, профессора, юнкера, дипломаты — все они теперь на его стороне, все одобряют его действия и льстят ему — даже Франц фон Папен, который пытался было протестовать, но в конце концов подчинился его воле.

Заседание Совета министров подходит к концу, и Гитлер в знак уважения провожает министров до двери — он чтит древний обычай.

Через несколько часов он принимает Германа Раушнинга, президента сената города Данцига, с которым любит поболтать. В своей гостиной, окруженный близкими друзьями, он дает волю своему языку и даже позволяет себе пройтись по поводу близкой смерти маршала Гинденбурга. Его речь, полная презрения и гнева, течет нескончаемым потоком.

«Они просчитались… они думали, что мне пришел конец… но они жестоко просчитались. Они еще меня не знают. Они презирают меня, потому что я вышел из народа, из отбросов общества, как они говорят, потому что у меня нет образования, а мои манеры и методы шокируют их куриные мозги…»

Гитлер громко смеется. Они — это фон Папены, фон Гинденбурги, фон Бломберги — все эти юнкера и выпускники военных училищ, члены «Херренклуба».

«Будь я из их круга, я бы уже давно был великим человеком. Но я не нуждаюсь в том, чтобы они подтвердили мое величие, мои таланты. Отсутствие субординации в СА давало мне много преимуществ, но у меня остались и другие. Я знаю, что надо делать, если дела пойдут плохо».

Гитлер продолжает говорить, а Раушнингу становится все страшнее и страшнее его слушать. Один из старейших друзей Гитлера, его безоговорочный союзник, он вдруг понимает, что его собеседник одержим манией власти и что на пути к ней его ничто не остановит. Каждый успех увеличивает веру Гитлера к свои исключительные способности и презрение к другим людям. Фюрер встает; его монолог становится еще более страстным.

«Они плохо представляют себе реальное положение дел, эти безмозглые карьеристы с их убогим бюрократическим мышлением. Ты заметил, — спрашивает Гитлер, — как они дрожали и унижались передо мной?»

Гитлер не может скрыть своей радости — радости человека, который всего добился сам и получил власть над теми, кто медленно, но верно поднимался по ступеням иерархической лестницы.

«Я опрокинул все их расчеты. Они думали, что я не осмелюсь нанести удар, что я испугаюсь. Они думали, что поймали меня в свои сети, что я игрушка в их руках. Они смеялись за моей спиной, считали меня конченым человеком, потерявшим поддержку своей партии».

Лицо Гитлера сияет восторгом, а губы искривила мстительная усмешка. «Я задал им трепку, которую они запомнят надолго. То, что я потерял, разгромив СА, я тут же вернул, избавившись от всех этих феодальных заговорщиков и авантюристов вроде Шлейхера и его друзей».

Итак, фюрер сумел повернуть ситуацию в свою пользу. Он пожертвовал людьми, на которых раньше опирался, — Ремом, Штрассером и штурмовиками, — но сумел также избавиться от угрозы со стороны определенных консервативных кругов. Смерть многих правых и левых противников позволит ему достичь абсолютной власти.

«Планам этих господ в элегантных костюмах не суждено осуществиться! — кричит он. — Когда старик умрет, им не удастся отодвинуть меня в сторону… Ну, давайте же, герр фон Папен и герр Гинденбург, я готов к следующему раунду борьбы».

Папен прекрасно понимает, что за внешней любезностью Гитлера скрывается презрение и враждебность. Он еще пытается бороться, противопоставив нацистам свое влияние. Сообщив Гитлеру о намерении уйти в отставку, он едет на Бендлерштрассе. Военное министерство все еще находится под усиленной охраной, словно в любую минуту ожидается переворот. Во дворе устроены баррикады, опутанные колючей проволокой, а многочисленные часовые вооружены до зубов. В коридоре вице-канцлер встречает одного из адъютантов генерала Фрича — «старого знакомого еще с тех счастливых времен, когда я участвовал в стипль-чезе. Он посмотрел на меня, как на привидение. «О боже, — наконец произносит он, — где вы были?» — «Как видите, — ответил я, — я все еще жив. Но мы должны положить конец этому свинству ».

Вице-канцлера отводят в кабинет Вернера фон Фрича, его друга, но генерал может рассказать ему только о том, что он уже знает, — об убийстве Шлейхера и его жены.

«Фрич признался, — вспоминает Папен, — что все хотели, чтобы рейхсвер вмешался в развитие событий, но Бломберг наложил на это категорический запрет.

Что касается Гинденбурга, Верховного главнокомандующего вооруженными силами, то с ним никто не мог связаться. Более того, президента, скорее всего, неверно информировали».

Фрич конечно же не мог не знать, что в распоряжении СС были представлены грузовики, оружие и казармы рейхсвера, что Коричневый дом в Мюнхене охраняли военные и что 2 июля в офицерских столовых рекой лилось шампанское — офицеры праздновали гибель Рема. Генерал фон Вицлебен даже выразил сожаление по поводу того, что армии не позволили участвовать в расправе над штурмовиками. «Я хотел бы участвовать в этой операции!» — воскликнул он, подняв бокал за будущее германской армии.

Но консерваторы из рядов рейхсвера бессильны что-нибудь изменить. Когда власть Гитлера была еще слаба, они выбрали союз с ним, а когда ситуация изменилась в его пользу, им осталось только смириться с этим. Папен писал Гитлеру возмущенные письма, требовал освобождения своих коллег, но Гитлер был тверд. 13 июля, выступая в рейхстаге, он заявил: «Я принимаю на себя всю ответственность за то, что произошло». Папен написал ему, что не явится на заседание парламента, но разве это могло что-нибудь изменить? Здание Оперы заполнено нацистами — среди них очень много тех, кто трясется от страха, — и речь фюрера часто прерывается бурными аплодисментами.

Рядом с пустым креслом Карла Эрнста сидит принц Август-Вильгельм фон Гогенцоллерн, которого подвергли очень жесткому допросу, как руководителя СА и друга Эрнста. Одетый в форму, он выражает самый искренний восторг, вставая несколько раз, когда Гитлер выкрикивает свои заявления. Фюрера слушает по радио вся нация, а в Тиргартене собрались толпы народу. «Я велел расстрелять руководителей мятежа. Я велел также прижигать гнойник, порожденный внутренним и внешним ядом, до тех пор, пока не задымится живая плоть.

Я также приказал расстреливать на месте тех, кто пытался оказать сопротивление при аресте».