Андрей Васильченко - 100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Вскоре после этого организовал собрание офицеров Генерального штаба, на котором присутствовало около 60 человек. Он обратился к ним со следующей речью: «Здесь зрел заговор против наших немецких товарищей! Аггтелеки мог противостоять предателям, однако не сделал этого. Напротив, он выступил на их стороне! Господин имперский регент и местоблюститель престола, к великому сожалению, попал под влияние евреев и пораженцев. Заявление, сделанное им по радио, — это предательство. Сам он не смог избавиться от этого пагубного влияния. Возможно, что он ничего не знал и зачитал приготовленный текст, но ведь он не просто диктор! Для предотвращения заговора я беру командование армией на себя. Я ожидаю от офицеров, что они поддержат меня в этом начинании». На следующий день, 16 октября 1944 года, Хинди был официально утвержден комендантом Корпуса. А пару недель спустя ему было присвоено звание генерал-лейтенанта.

Поведение Хинди во время событий 15 октября у многих вызвало легкую оторопь. Большинство офицеров знали его как скромного, тихого джентльмена. Многие не могли понять, почему он присоединился к салашистам. 29 ноября салашистское правительство доверило Ивану Хинди вести дела в венгерской столице и ее пригородах. По этой причине его подпись стояла под множеством смертных приговоров. Но, с другой стороны, Хинди пытался спасти венгерских евреев. Он лично посещал адвоката Ласло Варга, чтобы тот выправил для евреев необходимые бумаги. К подготовке поддельных документов оказался причастен молодой сотрудник министерства внутренних дел, доктор Шандор Керестеш, 50 лет спустя ставший почетным председателем Христианско-демократической народной партии. Кроме этого, Хинди выправил необходимые документы для двух приятелей Варга, хотя прекрасно знал, что оба они были дезертирами.

Вообще-то Иван Хинди был типичным венгерским офицером тех времен. Его действия и поведение во многом были предопределены появлением в 1919 году Венгерской Советской республики. Она стала некоей антикоммунистической прививкой для целого поколения. Во время его допроса в народном трибунале он признавался: «В моих глазах коммунизм был грабежом, убийствами, но прежде всего абсолютным атеизмом и полным моральным упадком». Кстати, именно за участие в событиях 15 октября 1944 года Хинди был приговорен трибуналом к смертной казни.

Хинди никогда не отказывался от своих убеждений. И никогда не скрывал, что был разочарован сотрудничеством с немцами, которое закончилось бессмысленным и кровопролитным опустошением Будапешта. Но страх перед большевизмом и чувство собственного бессилия не позволяли ему возражать немецким союзникам. Хинди вовсе не был нилашистским фанатиком. На основе его записей можно был убедиться, что он с каждым днем испытывал к немцам все больше и больше презрения. В середине января в официальных сообщениях он обозначал опустошение Будапешта как некую неизбежность. Сообщение о прорыве блокады, с которыми по радио часто выступал Гитлер, он откровенно назвал «сказками». В конце осады в его сообщениях открыто звучала симпатия к Красной Армии и недовольство немцами. Но он не мог действовать так, как подсказывала ему совесть. Он стал заложником ситуации.

«Вместе в борьбе против большевизма». Венгерский плакат времен войны

После своего ареста Иван Хинди не испытывал никаких иллюзий относительно своей судьбы. Как-то он сказал одному из приятелей: «В тайной полиции [6] Видимо, Хинди подразумевал органы НКВД. я рассказал все так, как было на самом деле. Я продиктовал им мое признание. Они были немало удивлены моей откровенностью. Я не исказил ни одного факта, не попытался что-то приукрасить. Их интересовали же только четыре месяца из моей жизни, которые длились с 15 октября 1944 года по февраль 1945 года. Допрашивавшие меня, видимо, прекрасно знали, что вся моя жизнь до 15 октября 1944 года была безупречной. Ты знаешь, я всегда выступал против крайностей. Даже после 15 октября я не принимал участия в зверствах. Там, где это было в моих силах, я пытался их предотвратить. Я принял на себя командование по обороне Будапешта. Во время процесса надо мной мне не требуются свидетели. Ни свидетели защиты, ни свидетели обвинения. То, что я произнесу, будет являться чистейшей правдой. Я знаю, что меня приговорят к смерти и казнят».

На вопрос, почему он вообще взял на себя оборону Будапешта, Хинди отвечал: «Интересно, что мне очень редко задают этот вопрос. Ты ведь знаешь, я много времени проводил за письменным столом в министерстве обороны. Я должен был заниматься почетной, но скучной работой. Я всегда тосковал по сражениям, но мои просьбы раз за разом отклонялись. Но во мне оставалась надежда, что рано или поздно я встану во главе боевой части, получу такое высокое звание, которое только можно получить. 15 октября мне представилась такая возможность. Я стал генерал-лейтенантом и комендантом оборонявшегося Будапешта. Я воспринял мое назначение как солдат — невзирая на политику и формы правления. Я достиг своей мечты, за что и должен поплатиться своей жизнью».

Но Хинди не указал истинных причин своего поведения. Казалось невероятным, что офицер, который никогда не был карьеристом, в один момент мог предать своего командира и имперского регента из-за каких-то симпатий к немцам, в которых он вскоре разочаровался. Из того, что Хинди рассказывал своим товарищам в тюрьме, можно было прийти к выводу, что он решился на это предательство не столько из-за любви к Германии, сколько из-за ужаса перед советской системой. В данном отношении Хинди не был одинок. В те дни его примеру последовали многие венгерские офицеры, которые не испытывали к нилашистам ни малейших симпатий. Капитан личной охраны имперского регента Дьюла Фольдеш признавался, что был разрываем противоречивыми чувствами, когда получил приказ выступить против немцев. Позже он покончил с собой. Или еще пример, унтер-офицеры 2-го гусарского полка «Арпад фьеделем», происходившие из крестьянских семей и мало интересовавшиеся политикой, во время событий 15 октября 1944 года послали делегацию к офицерам. Делегация заявила, что в случае капитуляции Венгрии большинство гусарских унтер-офицеров хотело бы присоединиться к ваффен-СС. Они просили офицеров посодействовать в этом.

Иван Хинди олицетворял собой исчезнувший вид венгерского офицера. Он придерживался правых политических взглядов, но принципиально отказывался от кровавых расправ и военных эксцессов. Но именно он оказался ответственным за те зверства, которые творили в Будапеште эсэсовцы и салашисты. Он не мог смириться с ними, но и не мог их предотвратить.