Андрей Васильченко - 100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Ввиду тщетности попыток деблокировать Будапешт 28 января 1945 года Гитлер решил перебросить из Арденн, где немецкое наступление уже теряло обороты, в Венгрию свой последний резерв — 6-ю танковую армию. Но когда у озера Балатон началось очередное немецкое наступление, вошедшее в историю под названием операции «Пробуждение весны», оно потеряло всякий смысл — Будапешт оказался в руках советских войск. Немецко-венгерская группировка и без того слишком долго смогла продержаться в городе. Дольше даже, чем на это рассчитывали в Генеральном штабе рейха. Балк уже в январе полагал, что Будапешт будет утрачен, а его защитникам не удастся вырваться из окружения.

Во время осады Будапешта штаб немецкого корпуса неоднократно разрабатывал планы прорыва кольца окружения и выхода из города. Но эти планы можно было осуществить в начале января, на крайний случай, когда осуществлялись три операции «Конрад», которые чуть было не закончились деблокированием венгерской столицы. Однако Гитлер отказывался давать разрешение на осуществление данной операции. «Крепость Будапешт» продолжала оставаться частью Восточного фронта, и ее надо было оборонять, даже несмотря на то, что она уже не мешала продвижению советских войск. Карл Пфеффер-Вильденбрух продолжал верить в свою миссию до последней минуты. Он категорически отказывался вести любые переговоры с русскими и в течение всех семи недель, до 11 февраля 1945 года, руководил обороной Будапешта. Он решился на прорыв лишь только тогда, когда стало ясно, что оставшиеся в Буде немецкие войска (в основном на Замковой и Солнечной горе) будут уничтожены в самое ближайшее время. Его характер лучше всего характеризуют донесения, которые он постоянно посылал в штаб группы армий «Юг». Они были умоляющими, Пфеффер-Вильденбрух остро нуждался в том, чтобы проявить собственную инициативу. Вместо того чтобы использовать в своих донесениях слово «прорыв», осторожно говорил о «свободе действий» и надеялся, что таким способом сможет убедить Гитлера в том, что жизнь солдат была значительно важней любых стратегических и политических целей.

Характер Пфеффера-Вильденбруха мало подходил для решительных действий. В осажденном Будапеште имелось достаточное количество немецких, да и венгерских офицеров, которые хотели и смогли бы осуществить прорыв, но, выполняя приказы, они погибли. Были и другие примеры. Например, генерал СС Пауль Хауссер категорически отказался удерживать до последнего патрона Харьков. Или генерал-майор Золтан Сюдьи, командир венгерской дивизии «Сент-Ласло», предпочел бы попасть под военный трибунал, нежели согласиться бросить в бой свою обескровленную дивизию. Даже Антонеску пытался противоречить Гитлеру, когда он не получил разрешения на отвод румынских частей с передовой. Все они не нуждались в санкциях фюрера, а действовали самостоятельно.

По сравнению с этими личностями Пфеффер-Вильденбрух находился в более выгодном положении, так как он мог избежать наказания, добровольно сдавшись в советский плен. С конца декабря 1944 года по середину января 1945 года он еще мог спасти свой армейский корпус, но ему было несвойственно идти на риск, отважившись поставить под удар собственные интересы.

Имеется представление, что цель армии состоит как раз не в сохранении солдатских жизней, а в боях до последнего патрона. Есть показательные примеры этого. Часто упоминаемая Старая гвардия Наполеона («Гвардия умирает, но не сдается»), которая в сражении при Ватерлоо отказалась сдаться на милость победителей. Во время Второй мировой войны можно найти также множество примеров подобного поведения, прежде всего у советской и немецкой сторон. Но противоположная возможность — массовая капитуляция — зависит не столько от военных талантов командира. Она является скорее вопросом духовных воззрений и настроений. Для того чтобы совершить этот шаг, надо противопоставить себя политической системе той страны или того государства, за которое сражаешься. Или же военное положение должно быть настолько безнадежным, что любое последующее сопротивление должно было неизбежно закончиться массовой бойней. То есть жизни солдат больше никак нельзя спасти. У немецкого командования в осажденном Будапеште не было даже предпосылок для первых двух вариантов. Оно никак не решалось на признание факта, что любое вооруженное сопротивление являлось бессмысленным. Но это сопротивление не могло нанести серьезных потерь Красной Армии, а потому с военной точки зрения массовая капитуляция была вполне оправданным шагом. Однако командующий армейским корпусом не сделал этого. Он предпочел послать людей на смерть.

То, что сами солдаты приняли и согласились с этим решением, было вызвано совершенно иными причинами. Во время Второй мировой войны не было примеров того, чтобы немецкие части сдавались в плен Красной Армии, если у немцев была возможность выбирать между продолжением борьбы и прорывом окружения. Подобная решительность имела в своей основе чисто психологические установки: прежде всего это был привитый в годы нацистской пропаганды страх перед Сибирью и «советским раем». Тот факт, что бои на Восточном фронте превратились в войну мировоззрений, нередко имел самые плачевные последствия для попавших в плен. Немецкие солдаты предпочитали сражаться до последнего патрона. Они не столько выполняли свой воинский долг, сколько боролись за свою собственную жизнь.

Очевидец так описывал последние часы пребывания в «цитадели»: «Это было 10 февраля. Вокруг все было окутано сплошным туманом. Гору Геллерт покрывал тонкий слой снега. Немцы вели себя, как будто выполняли мирные задания. Заполнялись бланки, в помещениях цитадели штабные офицеры боролись со сном. Несколько немецких офицеров инструктировали пехотные группы, которые были облачены в ухоженную униформу. Они устанавливали пулеметы, вычисляли зоны перекрестного огня, отдавали приказ его открыть. Солдаты лежали на снегу и стреляли, а офицеры стояли рядом в полный рост и вообще не тревожились о свистящих пулях. Все было как во сне. Вот упал один офицер, упал на колено другой. Видимо, их вообще не беспокоила смерть. Наверное, они даже искали смерти, так как для них больше не было другого решения ».

Именно в подобных условиях Пфеффер-Вильденбрух решился пойти на прорыв. После того как Гитлер запретил любое отступление, приравняв его к бегству с поля боя, он сообщил по радио о своих намерениях в штаб группы армий «Юг» только в самый последний момент. Произошло это 11 февраля в 17 часов 50 минут. Он произнес следующее: «Во-первых, все запасы продовольствия израсходованы, скоро закончатся патроны. Остается выбор между капитуляцией и выбыванием из сражения в Будапеште. По этой причине я с последними боеспособными частями немецкой армии, Хонведа и нилашистов предпринимаю наступательную операцию, чтобы вновь обеспечить для них продовольствие и боеприпасы. Во-вторых, прорыв начну 11 февраля с наступлением темноты. Предполагаю выйти из окружения между Сомором и Мариахаломом. Если это не удастся, то удар будет нанесен по Пилишским горам. Прошу подготовить встречу северо-западнее Пилишсентлелека. В-третьих, опознавательные сигналы: две зеленые ракеты — свои. В- четвертых, имеющиеся силы 23900 немцев, из них 9600 ранены; 20000 венгров, из них 2000 ранены».