Феликс Юсупов - Конец Распутина

Через некоторое время, наговорившись на свои обычные темы, Распутин захотел чаю. Я налил ему чашку и придвинул тарелку с бисквитами. Почему-то я дал ему бисквиты без

яда.

Уже позднее я взял тарелку с отравленными пирожными и предложил ему.

В первый момент он от них отказался

- Не хочу - сладкие больно, - - сказал он

Однако вскоре взял одно, потом второе. Я не отрываясь смотрел, как он брал эти пирожные и ел их одно за другим

Действие цианистого калия должно было начаться не медленно, но, к моему большому удивлению, Распутин продолжал со мной разговаривать как ни в чем не бывало

Тогда я решил предложить ему попробовать наши крымские вина. Он опять отказался.

Время шло Меня начинало охватывать нетерпение. Я налил две рюмки, одну ему, другую себе, его рюмку я поставил перед ним и начал пить из своей, думая, что он последует моему примеру.

- Ну давай, попробую, - сказал Распутин и протянул руку к вину. Оно не было отравлено.

Почему и первую рюмку вина я дал ему без яда - тоже не знаю.

Он выпил с удовольствием, одобрил и спросил, много ли у нас вина в Крыму. Узнав, что целый погреб, он был очень этим удивлен. После пробы вина он разошелся.

- Давай-ка теперь мадеры, - попросил он. Когда я встал, чтобы взять другую рюмку, он запротестовал:

- Наливай в эту.

- Ведь нельзя. Григорий Ефимович, невкусно все вместе - и красное и мадера, - возразил я.

- Ничего, говорю, лей сюды... Пришлось уступить и не настаивать больше. Но вскоре мне удалось как будто случайным движением руки сбросить на пол рюмку, из которой пил Распутин; она разбилась.

Воспользовавшись этим. я налил мадеры в рюмку с цианистым калием. Вошедший во вкус питья, Распутин уже не протестовал.

Я стоял перед ним и следил за каждым его движением, ожидая, что, вот сейчас наступит конец.

Но он пил медленно, маленькими глотками, с особенным смаком, присущим знатокам вина.

Лицо его не менялось. Лишь от времени до времени он прикладывал руку к горлу, точно ему что-то мешало глотать, но держался бодро, вставал, ходил по комнате и на мой вопрос, что с ним, сказал, что - так, пустяки, просто першит в горле.

Прошло несколько томительных минут. - Хорошая мадера. Налей-ка еще, сказал мне Распутин, протягивая свою рюмку.

Яд не оказывал никакого действия: "старец" разгуливал по столовой.

Не обращая внимания на протянутую мне рюмку, я схватил с подноса вторую с отравой, налил в нее вино и подал Распутину.

Он и ее выпил, а яд не проявлял своей силы... Оставалась третья и последняя...

Тогда я с отчаяния начал пить сам, чтобы заставить Распутина пить еще и еще.

Мы сидели с ним друг перед другом и молча пили. Он на меня смотрел, глаза его лукаво улыбались и, казалось, говорили мне: "Вот видишь, как ты ни стараешься, а ничего со мною не можешь поделать".

Но вдруг выражение его лица резко изменилось: на смену хитро-слащавой улыбке явилось выражение ненависти и злобы.

Никогда еще не видел я его таким страшным. Он смотрел на меня дьявольскими глазами. В эту минуту я его особенно ненавидел и готов был наброситься на него и задушить.

В комнате царила напряженная зловещая тишина. Мне показалось, что ему известно, зачем я его привел сюда и что намерен с ним сделать. Между нами шла как будто молчаливая, глухая борьба; она была ужасна. Еще одно мгновение, и я был бы побежден и уничтожен. Я чувствовал, что под тяжелым взглядом Распутина начинаю терять самообладание. Меня охватило какое-то странное оцепенение: голова закружилась, я ничего не замечал перед собой. Не знаю, сколько времени это продолжалось.

Очнувшись, я увидел Распутина, сидящего на том же месте: голова его была опущена, он поддерживал ее руками. глаз не было видно.

Ко мне снова вернулось прежнее спокойствие, и я предложил ему чаю.

- Налей чашку, жажда сильная, - сказал он слабым голосом.

Распутин поднял голову. Глаза его были тусклы, и мне показалось, что он избегает смотреть на меня.

Пока я наливал чай, он встал и прошелся по комнате. Ему бросилась в глаза гитара, случайно забытая мною в столовой.

- Сыграй, голубчик, что-нибудь веселенькое, - попросил он, - люблю, как ты поешь.

Трудно было мне петь в такую минуту, а он еще просил что-нибудь веселенькое.

- На душе тяжело, - сказал я, но все же взял гитару и запел какую-то грустную песню.

Он сел и сначала внимательно слушал. Потом голова его склонилась над столом, я увидел, что глаза его закрыты, и мне показалось, что он задремал.

Когда я кончил петь, он открыл глаза и посмотрел на меня грустным и спокойным взглядом:

- Спой еще. Больно люблю я эту музыку, много души в тебе.

Я снова запел.

Странным и жутким казался мне мой собственный голос.

А время шло - часы показывали уже половину третьего ночи... Больше двух часов длился этот кошмар.

"А что будет, если мои нервы не выдержат больше?" - подумал я.

Наверху тоже, по-видимому, иссякло терпение. Шум, доносившийся оттуда, становился все сильнее. Я боялся, что мои друзья, не выдержав, спустятся вниз.

Что так шумят? - подняв голову, спросил Распутин. - Вероятно, гости разъезжаются, - ответил я, - пойду посмотреть.

Наверху, в моем кабинете, великий князь Димитрий Павлович, Пуришкевич и поручик Сухотин с револьверами в руках бросились ко мне навстречу Они были спокойны, но очень бледны, с напряженными, лихорадочными лицами.

Посыпались вопросы:

- Ну что, как? Готово? Кончено?

- Яд не подействовал, - сказал я. Все, пораженные этим известием, в первый момент молча замерли на месте.

- Не может быть, - воскликнул великий князь.

- Ведь доза была огромная!

- А он все принял? - спрашивали другие.

- Все! - ответил я.

Мы начали обсуждать, что делать дальше.

После недолгого совещания решено было всем сойти вниз, наброситься на Распутина и задушить его. Мы уже стали осторожно спускаться по лестнице, как вдруг мне пришла мысль, что таким путем мы погубим все дело: внезапное появление посторонних людей сразу бы раскрыло глаза Распутину, и неизвестно, чем бы тогда все кончилось. Надо было помнить, что мы имели дело с необыкновенным человеком.

Я позвал моих друзей обратно в кабинет и высказал им мои соображения. С большим трудом удалось мне уговорить их предоставить мне одному покончить с Распутиным. Они долго не соглашались, опасаясь за меня.

Взяв у великого князя револьвер, я спустился в столовую.

Распутин сидел за чайным столом, на том самом месте, где я его оставил. Голова его была низко опущена, он дышал тяжело.

Я тихо подошел к нему и сел рядом. Он не обратил на мой приход никакого внимания.

После нескольких минут напряженного молчания он медленно поднял голову и взглянул на меня. В глазах его ничего нельзя было прочесть - они были потухшие, с тупым, бессмысленным выражением.