Петр Меркурьев-Мейерхольд - Сначала я был маленьким

- Я позвоню Шурке Москалевой.- И она звонит в Москву.

К телефону подошел Лев Наумович Свердлин. Сначала мама поговорила с "Левушкой", а потом к телефону подошла "Шуренька".

- Примешь моего Петьку на каникулы?

- Конечно, приму! - ответила Александра Яковлевна.

Так я попал в семью Свердлиных, да и, можно сказать, остался в ней на всю оставшуюся жизнь.

СВЕРДЛИНЫ

Лев Наумович, в отличие от моего отца, не имел никакого хобби. Василий Васильевич любил рыбалку, любил копаться в земле. Льва Наумовича с трудом удавалось вытянуть на улицу просто погулять. Если Льва Наумовича просили куда-то позвонить, чтобы за кого-то попросить, он откликался на это всем сердцем, но сделать звонок - было для него страшным испытанием: он долго к этому готовился, чуть ли не писал текст. Ему казалось, что его не знают, что ему откажут. Василий Васильевич звонил сразу, умел убедить собеседника. Лев Наумович не имел организаторских способностей - Василий Васильевич обладал ими в огромной степени.

Для Василия Васильевича было почти безразлично, что съесть на завтрак, что на обед. Лев Наумович был очень придирчив в еде. Василий Васильевич мог не обратить внимания на отсутствие пуговицы на рубашке, а уж тем более на то, что не так разглажен воротничок. Льва Наумовича такая небрежность приводила в ярость (при том, что был он человеком добрейшим!). В Льве Наумовиче совмещались "мягкость и неукротимость, долготерпение и непокорство, тишина и взрывчатая сила" - так писал о нем Даниил Семенович Данин, один из последних друзей Свердлина, обретенных им в самый страшный период жизни - незадолго до трагической развязки.

Василий Васильевич мог одновременно делать несколько дел - Лев Наумович погружался в свою работу полностью и с большим трудом переключался на что-то другое. Для Льва Наумовича и профессия, и хобби были едины: он жил только театром. И, конечно же, своей Шурочкой - самым близким другом, женой, матерью единственного, и, увы, так рано потерянного сына.

Лев Наумович органически не переносил перестановок в квартире (Александра же Яковлевна очень любила "переезжать" мебелью по квартире). Василий Васильевич спокойно относился к перестановкам (которые очень любила Иришечка), или, скорее, терпел их. В доме Меркурьева - Мейерхольд главенствовала Иришечка, и спорить с ней было бесполезно. В доме Свердлина - Москалевой, хотя и главенствовала, конечно же, Александра Яковлевна (Шурочка), но никак своего "главенствования" не показывала, ничем не раздражала своего мужа. И никогда с Львом Наумовичем не спорила. Помню, как-то Лев Наумович на что-то очень раздражился, нашумел, накричал... Александра Яковлевна абсолютно молча это восприняла, а когда Лев Наумович выскочил из комнаты, Александра Яковлевна пошла за ним, но при этом показала мне характерный жест: отвела руку назад, изобразила своей кистью собачий хвост и повиляла им. Только с юмором! Только с добротой! И никогда - с желанием самоутверждения.

Иришечка была другая. Но юмора и доброты и у нее было чрезмерно!

Александра Яковлевна Москалева была человеком невероятно мудрым, терпеливым, добрым. Я даже не могу назвать ни одного ее человеческого недостатка. Сколько бы ни пытался! Актриса была замечательная. Мои сверстники и те, кто постарше, хорошо помнят ее роли: Вонлярскую в "Побеге из ночи", Дергачеву в "Персональном деле", Суходолову в "Сонете Петрарки". А как она блестяще играла гротескные роли в штейновском "Океане", в "Кавказском меловом круге"! А чего стоила ее Бабушка в "Родственниках", где после фразы "Свадебный катафалк прибыл" зал взрывался овацией! Незабываемо играла Александра Яковлевна Кабаниху в "Грозе". Совершенно по-другому, нежели Пашенная или Глизер. Москалева играла абсолютно органично, более того - она оправдывала Кабаниху как хранительницу чести семьи, а образ от этого становился еще страшнее. А как очаровательно, музыкально играла она Бережкову в "Кресле № 16" - ей-богу лучше, чем Бабанова, которой эта роль не удалась! (Мария Ивановна в старости была уже не той Бабановой, которую помнят зрители театра Мейерхольда, или Театра Драмы, где она играла арбузовскую "Таню"). Но не повезло Александре Яковлевне - играла она всегда, что называется, "второй", а посему и вся критика, и основная "театральная" публика отмечала первых исполнителей. Сама Александра Яковлевна, казалось, это не очень переживала, но Лев Наумович страдал от этого ужасно! Перед спектаклями, в которых была занята Александра Яковлевна, Свердлин обзванивал всех, кого только можно, звал в театр и говорил, что Шурочка играет замечательно! Александра Яковлевна на это смотрела критически, но, конечно же, с благодарностью. Последняя совместная работа Льва Наумовича и Александры Яковлевны - спектакль "Душа поэта" О'Нила, который ставил сам Лев Наумович (первая и последняя его режиссерская работа).

Когда я первый раз попал в дом Свердлиных, мне было 13 лет. Я приехал в Москву и почти не выходил из дому, не бродил по Москве, а хвостом ходил то за тетей Шурой (так я звал ее много лет, потом к этому добавилось еще "матушка"), то за дядей Левой. Из московских театров я "осваивал" только Театр имени Маяковского, знал там все спектакли, имел свое, подчас слишком суровое мнение, чем вызывал "тревогу" в доме Свердлиных: они мне подыгрывали и "всерьез" просили не увольнять того или иного артиста, мотивируя просьбу тем, что артист, узнав, что я смотрю спектакль, очень разволновался, зажался...

Рядом со Свердлиными я прожил много лет. В 1969 году я хоронил Льва Наумовича, который умер 29 августа от рака поджелудочной железы. В год смерти он успел сняться в замечательной роли - сыграл Грэгори Соломона в миллеровской "Цене" у Михаила Калика. Сам он фильм уже не увидел.

Александра Яковлевна пережила мужа на 8 лет. Неоднократно она говорила, что если вдруг заболеет неизлечимой болезнью, то, чтобы не быть обузой для близких, примет снотворное. А здесь скажу, что помимо мужа, Александра Яковлевна похоронила своего шестнадцатилетнего сына, умершего на ее руках в 1945 году, на ее руках от рака умер и ее отец, Яков Семенович, угасла в 1952 году 88-летняя мама, Вера Васильевна. Тетя Шура была спортсменкой, в свои 74 года была очень подвижной, делала жестокую гимнастику, практически никогда не болела. И вдруг... Она стала худеть, слабеть, а самое главное - потеряла присущий ей оптимизм и даже юмор, который был едва ли не главной составной частью ее натуры. Я был свидетелем ее угасания. Все друзья обеспокоились, повели ее к врачам (чего она терпеть не могла):

- Ну их, этих врачей! Обязательно что-нибудь найдут! - говорила она.

Врач-онколог сказал ей:

- Не волнуйтесь, надо пройти обследование.

- А в чем оно будет заключаться? - спросила тетя Шура.