Василий Лебедев - Искупление

- Толмач есть? - выкрикнул княжий мечник, но голос сорвался от волнения.

Посол вновь улыбнулся, и Бренок увидал на растянутой губе его белую полосу - омертвевший шрам, потом услышал ответ по-русски:

- Я сам толмач!

- Толмачам не пристало во главе сотни да еще по чужой земле скакать!

- Я асаул и толмач, - чуть припепелил улыбку татарский сотник. Он небрежно расстегнул богатую дыгиль[Дыгиль - монгольская шуба, носится днем мехом наружу, ночью - внутрь] и достал бумажный свиток.

- А не ханов ли ты вычадок? - дерзко спросил Тютчев.

Бренок двинул его локтем - наперед батьки в пекло не лезь! - и вновь спросил посла:

- Ну, и чего те надобно?

В ответ посол тронул косматую лошадь. Блеснула начищенная до блеска крупная медная бляшка - знак сотника на шее, и посол протянул грамоту. Порядка никто из Бренковой троицы не ведал, и потому свиток был тут же развернут.

- Князю отдать надобе! - испугался Квашня.

- А може, там лягушка какая сидит? - усомнился Тютчев, но Бренок стрельнул глазом назад и понял: грамоту надо тотчас отдать великому князю, недаром послышался строгий кашель Серпуховского.

К полку подскакали разом. Тютчев, знавший грамоту, выпалил на ходу:

- Во Володимер великого князя требуют!

- Нишкни! - нахмурился Серпуховской, уставя белесый, колючий, как шило, ус на Захарку.

Дмитрий прочел грамоту сам. Про себя. Так оно и было: Сарыхожа звал опять во Владимир слушать грамоту хана, по которой ярлык великокняжеский передавался Михаилу Тверскому. Помолчал. Покусал неприметно губу, буркнул в бороду:

- Боброк далече?

- Тут я, княже! -- послышался голос Боброка. Он держался за спиной князя в первом ряду воев.

- Митрей Михайлович, отпиши ты.

Походный покладник князя, Владимир Пронской, уже отвязывал от тороки седла малый оковец с чернилами, перьями, хартиями и бумагой, недавно прижившейся на княжем дворе. Вот уж он подъехал и спросил, наклонясь:

- Митрей Иванович, на чем писать станем - на хартии [Хартия - тонкая телячья кожа для письма] али бумагу изведем?

- Много чести! Отпиши на тыльной стороне грамоты ихней: "Ко ярлыку не еду. Михаила в столицу не пускаю, а тебе, послу, путь свободный!"

Дмитрий принял от покладника печать серебряную на цепочке, омакнул ее в чернила и собственноручно приложил к белому краю листа.

Троица Бренка уловила настрой князя, и Тютчев развязал снова язык, когда мечник вручил ответ послу:

- Скачите к своему Сарыхоже да скажите, что-де Москва по закону вотчину держит свою!

Вон куда забрал Захарка, в великие таинства посольских речей! Бренок хотел ему отвесить оплеуху, но не ведал доподлинно, дело сказал гридник или снова ляпнул навозину.

Татары резко развернулись, а Бренок все же укорил Тютчева:

- Помене буесловь наперед - шея-то у тебя не бычья!

Дмитрий и воеводы молча смотрели вслед татарскому посольству - весь полк невольно повернул головы к Москве, пока Дмитрий молча размышлял о том, что произошло. Воеводы и князь Серпуховской пережидали молчание великого князя, понимая, что это был не простой разговор, не случайная встреча с татарским посланником, а что-то большее, что уже назрело с годами и парило в воздухе, от чего невозможно все равно уклониться. Многим воеводам московским было это понятно, но что вот встреча на дороге с посольским разъездом станет началом новых отношений с Ордой, никто, даже сам Дмитрий, не знал.

В этот час не знал своей судьбы и еще один человек - Иван Вельяминов. Подросток только что догнал княжий полк, пропылил вдоль конных воев, но, едва поравнявшись с отцом своим, что был в голове полка, рядом с князем, он стремительно сорвал коня с места и помчался в сторону Твери, к Кучкову полю, что раскинулось левее дороги на Переяславль-Залесский. Мелькнули по передним рядам его узко поставленные глаза, на миг показалась под тонким носом улыбка, и вот уж он загорбился в седле, как отец, полетел туда, где только что коршун ударил в воздухе голубя. Никто не понял, зачем он погнал туда коня, только Дмитрий смотрел в ту минуту задумчиво вперед и видел в воздухе коршуна, как упал он вместе с голубем на землю. Иван Вельяминов тотчас вернулся, держа в руке мертвого коршуна.

- Почто смертию путь княжий метишь? - строго прикрикнул на него Боброк.

Сын тысяцкого смутился. Он растерянно подержал коршуна на ладони и отшвырнул далеко в сторону, будто устранял и впрямь чью-то смерть.

* * *

Дмитрий не изменил своего решения: полк его двинулся в Переяславль-Залесский, к берегам Плещеева озера.

В пути вспомнился Дмитрию рассказ отца, князя Ивана. Говорил отец маленькому Дмитрию, как много-много лет назад встретились на земле Киевской Руси рать князя Владимира Святославича и рать печенегов и долго не решались ни те, ни другие перейти реку. Тогда печенежский князь предложил русскому единоборство богатырей, и, кто победит, тому воля. Победит русский - три года печенеги не нападают на Киев, победит печенег - три года кочевники будут грабить русскую землю... Был у печенегов страшной силы богатырь, а в русском воинстве не нашлось о ту пору никого. И тут пришел един стар муж и привел сына, мала ростом и телом средня, но рукою крепкого. Усомнился русский князь, что-де может ли сей отрок перенять славу силача печенежского. Решили испытать. Привели быка, большого и шального, каленым железом разъяренного. Набежал бык, огнедышащ и страшен. Схватил юноша быка за бок и вырвал пласт кожи с мясом - сколько рука захватила, а потом в единоборстве с печенегом он удавил хваленого витязя - отнял, перенял славу его. И с той поры стал на том месте город Переяславль, старший брат Переяславля-Залесского...

С малых лет помнит Дмитрий этот рассказ, и сердце его полнится гордостью за народ, имевший таких богатырей, а с годами все чаще и бережней вспоминались и вновь обдумывались давние рассказы отца и старых бояр о древней славе земли своей, о пречудных людях ее, о городах красы небывалой, исчезнувших под пеплом нашествий. Вместе с городами сгинули многие книги, иконы старого письма, рухнули в огне древние соборы неимоверной красоты в Киеве, в Чернигове, во Владимире... Не потому ли так часто тянет его в древний Владимир, где еще стоят древние храмы, светлы и велелепы? "О Русь! Что утратила ты? Что оставишь потомству?" - не раз вырывалось у Дмитрия горькое восклицанье.

Из Переяславля Дмитрий выслал крепкую сторожу, многоконную, с боевыми воеводами, дабы перенять Михаила Тверского на пути в Тверь. Через несколько дней сторожа вернулась ни с чем, а еще через неделю стало известно, что князь Михаил Тверской, боясь столкновения с московским полком, далеко стороной обошел опасное место. Ведая, что Дмитрий стоит небольшим полком в Переяславле-Залесском, Михаил разорил Кострому.