Михаил Ишков - Кортес

Правду и честность не следует ущемлять, но и хаять своих товарищей, с которыми прошел огонь и воду, — не намерен. Великие свершения по писанному не делаются. Вот об этом и надо сообщить всем достопочтенным людям — только о том, что сам видел, сам испытал, в чем твердо уверен!

Гомара утверждает, что 16 августа мы оставили Семпоалу и двинулись в поход. Спорить не буду. Точно, что в середине августа, но день выпал из памяти. Шли с величайшей осторожностью, с зажженными фитилями. С боевым охранением и конными пикетами… Индейские носильщики или, как их называли, таманы, волокли пушки, ядра, боевые припасы.

Шли грозно, без шалостей и задержек, которые то и дело случаются у нерадивых военноначальников, и в первый же день добрались до городка Халапы, потом миновали грозную крепость Сокочима — везде донна Марина и кое-как освоивший язык науа Агиляр излагали символ веры. Солдаты водружали крест, и войско отправлялось дальше.

В преддверии гор встречали нас радостно, снабжали продуктами. Эти места совсем недавно были завоеваны Мотекусумой, так что мы до самого Хокотлана нужды не знали. В горах намерзлись, наголодались — надеялись, что в этом городе отдохнем, отведаем горячего. Не тут-то было! Здешняя земля была давним владением Мотекусумы, и местный касик, вначале благоволивший к нам, на следующий день заметно охладел к гостям. Не иначе козни ацтекского владыки сделали свое дело, ведь на всем пути сюда мы и курочки у местных жителей не тронули.

Вождь Хокотлана по требованию Кортеса рассказал нам о великой столице Теночтитлане. Лежит он посередке озера, на обширном острове, и приблизиться к нему можно только по трем дамбам, но и те прерываются съемными мостами. В самом городе тоже множество каналов, и каждый дом, каждая улица могут быть легко превращены в крепости.

Слушали мы эти рассказы и дивились. Но странно — не страх они нам внушали, а великую жажду вопреки всяким укреплениям и съемным мостам поскорее испытать свое счастье. Таков уж испанский солдат — нет для него ничего невозможного, ведь на деле Мексика оказалась куда грознее этих рассказов!

Другое поразило до смерти! Вот где я ужаса натерпелся!.. До сих пор перед глазами стоит большой храм на рукотворном, облицованным местным камнем холме, а на дворе вокруг него пирамиды человеческих черепов. Числом их было не менее ста тысяч! Знаю, что эта цифра означает, но сам считал, в том клянусь. А по другую сторону высились горы костей. Трое жрецов — все в черном, заляпанные кровью — соблюдали это место. Да ещё вокруг пирамид был устроен частокол, а на кольях тоже черепа.

Сколько раз мне потом доводилось видеть подобные картины! В конце концов, пообвык, притерпелся. Осенишь себя крестным знамением и пройдешь мимо, но в тот первый раз буквально опешил!

Из Хокотлана было два пути: один на город Холулу, другой вел в горную страну Тласкалу, вечно враждовавшую с ацтеками, хотя, как объяснила донна Марина, ацтеки и тласкальцы из одного корня происходят, разговаривают на одном языке. Семпоальские касики, которые шли с нами, предупредили, что в Холуле стоит большой гарнизон и жители верой и правдой служат правителю Мехико.

Капитан-генерал решил двигаться в сторону Тласкалы…

Вот что запомнилось на пороге горной долины, куда привела нас дорога стена из камней, скрепленная с помощью извести и асфальта. Высокая, в два, а то и в три человеческих роста. Крепкая… И ворота были устроены толково. Стена раздавалась двумя полукружьями, передним и задним — в них и были устроены проходы, замыкавшимися тяжелыми деревянными створками. Внутри образовывался замкнутый мешок, служивший ловушкой для нападавших. Мы шли и только головами крутили… Удивительно, настоящая крепость, а никто не охраняет. С индейцами всегда так. Вроде бы толковые, рассудительные люди, а иной раз — совсем как дети. Их малышня коляски катает, а взрослые мужики колеса, как черта, пугаются. Говорят, нельзя осквернять священный символ солнца. Что же это за чудесный символ, если он твоими собственными руками сделан? Что в нем такого божественного?.. Какой-то старик-индеец сказал в ответ — вы же вырезанному из дерева кресту поклоняетесь… Сравнил животворящий крест и обод со спицами!..

Прошли ворота — день помню клонился к вечеру. Когда все войско вышло на землю Тласкалы, впереди показались тридцать вооруженных индейцев. На головах напоминающие орлиные головы шлемы, тела обнажены, лишь на бедрах повязки, в руках дубины и дротики. Как оказалось, это были воины из племени отоми, союзники тласкальцев. Они являлись чем-то вроде пограничной стражи…

Передовой конный пикет направился к ним с предложением мира, но те и не думали вступать в переговоры. Размахивая дубинами и потрясая копьями с каменными наконечниками, индейцы первыми бросились на всадников. Дрались свирепо, ранили двух коней. Тогда наши озлобились — принялись рубить их, как капусту. Пятерых сразу уложили, остальные бросились наутек. Всадники начали преследование, в ту же минуту из засады выскочило до трех тысяч индейцев. Мы приняли их на пики…

Кортес начал поторапливать пушкарей. Роты по заведенному порядку образовали каре, аркебузиры выстроились в две шеренги — первая стреляла с колена, с низких подпорок, вторая стоя. Дрались жестоко… Индейцы как обычно сначала не разобрались, отчего у них после каждого удара грома и вспышек огня такой страшный урон в рядах. Когда же додумались, то с ещё большей яростью начали бросаться в атаку. Наваливались беспорядочной толпой и, когда мы насаживали передних на упертые в землю копья, следующие за ними начинали дико завывать и подпрыгивать на месте, потому, наверное, что не могли нас достать. Вот когда очень пригодились наши доспехи — в чем индейцы ловкачи, так это в стрельбе из луков и в обращении с пращей. Только скинь шлем или каску, чтобы утереть пот, вмиг в висок угодят. Когда же атака захлебывалась и индейцы откатывали назад, в дело вступала кавалерия. Вырывалась на простор и давай поражать их мечами и копьями.

Лишь к вечеру туземцы угомонились. Уже заметно смеркалось, когда мы добрались до ручья и сожгли брошенную жителями деревню. Здесь и решили остановиться лагерем. У нас было много пострадавших. За неимением масла их раны смазывали жиром, вытопленным из убитого туземца. На ночь поели щенят, которые в изобилии шныряли возле брошенного поселения. Жители убегая забрали с собой всю живность, но собаки с потомством к вечеру вернулись на пепелище. Голодными на ночь мы не остались, тяготило только отсутствие соли. Говорят, в этой земле уже сто лет не видели подобной приправы. Видит Бог, это тяжкое наказание…

Так началась неделя затяжных, тяжких боев. Худо нам пришлось, врагов было несметное множество. На следующий день войско попало в каменную теснину, где засевшие на кручах враги встретили нас градом стрел и камней. Только к полудню нам удалось вырваться на широкую равнину, ограниченную цепью невысоких холмов.