Виктор Белаш - Дороги Нестора Махно

Бежавший Ермократьев и семь повстанцев находились на ближайшем хуторе. Захватив его с собой, мы повернули на Гуляйполе.

Под вечер наш отряд подходил к немецкой колонии № 2, где мы думали переменить лошадей и достать тачанки. Вдруг с огородов по нас дали залп, другой. Разведка выяснила, что стреляли немцы-колонисты. Рассыпались цепью, начали обстреливать. Выбили их из огородов, а они засели во дворах; выбили оттуда, прогнали улицей, а они засели в домах и ну палить по нас. Судили-рядили, а потом решили выкурить. Мигом поднесли огня и пустили красного петуха. Скирды сена, соломы, дома горели так ярко, что на улице было светло как днем. Немцы, прекратив стрельбу, выбегали из домов, но наши всех мужиков стреляли тут же. Женщин и детей брали в плен. Под утро, когда выхватили из огня кое-что из одежды, лошадей и тачанки, мы двинулись дальше. Колония имела двадцать дворов, из которых только два уцелело, остальные сгорели дотла.

Отъехав верст пятнадцать, мы встретились с военными, которых сопровождала конная стража.

— Стой? Кто? Откуда? — спросили мы.

— Кто командует отрядом? — послышалось в ответ. — Я штабс-капитан Мазухин, начальник александровской уездной варты. Какой отряд, я спрашиваю? — повелительным тоном, поднявшись на ноги, крикнул Мазухин. Но вместо ответа ему скомандовали: «Руки вверх!».

Его раздели догола, а за компанию и его секретаря, важно ехавшего с ним в экипаже. Кучера, вартового и четырех конных, сопровождавших его, только обезоружили.

— А это что за письмо? — спросил Мазухина Махно, показывая конверт. Тот не отвечал и только плакал, упрашивал даровать ему жизнь. Но куда там! Ермократьев его пытал за Михайлово-Лукашевскую расправу, а затем подвязал к животу ручную гранату и взорвал, а секретаря расстрелял.

Письмо содержало приглашение помещика Миргородского пожаловать к нему на именины. Хоть нам это было не с руки, но интересно было взять оружие, и мы решили ехать. Махно нарядился в одежду Мазухина, Щусь в платье секретаря. Погоны так и сияли...

В имении Миргородского мы застали бал в полном разгаре. Из окна долетало полупьяное пение.

Махно, Щусь и Лепетченко переступили порог и объявили хозяину, что они прибыли с Мазухиным, который на минуту задержался по дороге. Махно отрекомендовался помощником Мазухина, Щусь — начальником карательного отряда. Хозяин был в восторге... Когда махновцы вошли в зал, полупьяные гости закричали: «Ура русским офицерам!».

За длинным дубовым столом, рядом с отставным генералом, уселись наши ребята. За этим же столом хозяин, три австрийских офицера, какой-то подполковник, два ближайших помещика, дамы и барышни.

По примеру хозяина гости подняли бокалы.

— За здоровье хозяина, офицеров, за возрождающуюся великую Россию и вас господа помещики!..,– начал тост отставной генерал. — Да поможет вам бог освободить христианскую церковь от антихристов-большевиков!

— Да ниспошли вам, русские люди, успеха в поимке бандита Махно! — провозгласил один из гостей.

Махно полез в карман за бомбой.

— Покарай его святая...

Разъяренный Махно встал.

Генерал оторопел, гости от испуга выронили бокалы.

— Я сам Махно, ... буржуазные! — зычно крикнул Нестор и поднял бомбу. Шипя, она упала в хрустальную вазу. Наши бросились к дверям. Свет потух. Оглушительный взрыв, за ним другой, третий.

Мы стояли у окон и ждали, когда кто-нибудь их них будет бежать. Но никого не дождались. Когда осветили зал, глазам представилась такая картина: полковник захлебываясь в крови, тяжело дышал, хозяин без руки корчился в судорогах, остальные совсем не подавали признаков жизни.

В качестве трофеев взяли 5 револьверов, штук 15 винтовок, много патронов, десяток лошадей и седел.

Мигом ребята открыли погреба и разыскали выпивку и закуску. Подкрепившись немного и захватив что поценнее, подожгли имение. Красиво оно горело.

Мы в Гуляйполе. Австрийцев не было. Видимо они ушли искать нас. Стояли три дня и все митинговали, призывая молодежь вступать к нам в отряды. Повторили телеграмму: «Всем, всем, всем!», которая вновь разнеслась по Украине. На четвертый день наше спокойствие нарушил австрийский отряд. Вооружив новых сорок человек, присоединившихся к нам, обстреляв из пулемета австрийскую цепь, мы вышли на Большую Михайловку. В Успеновке в отряд вступили пятнадцать человек со своими лошадьми.

В Большой Михайловке отряд разместился в центре села. Штаб остановился в волостном правлении, а повстанцы по хатам. По сведениям, которые мы имели от крестьян, в округе противника не было. Не выставив охраны, мы крепко уснули. Вдруг со стороны Покровской подошли австрийцы. Они проникли в центр и подняли стрельбу. Пришлось бежать в лес, оставив лошадей, пулеметные тачанки. А главное — мы растеряли отряд, он не успел отступить.

Разведав поутру силы противника, мы решили атаковать его, надеясь, что не успевшие отступить помогут. На рассвете наша цепь, состоявшая из двадцати человек, достигнув района расположения австрийцев, ударила по ним. Заработали пулеметы, залп, другой, третий. Австрийцы бросились врассыпную, оставив нам трофеи — две подводы патронов, четыре пулемета и 80 пленных.

Удрав за село, они окопались, а мы собрали своих растерянных ночью хлопцев и скрылись в лесу.

Сидим себе спокойно, не думая, что надо выслать разведку. А противник был умнее нас и в течение двух дней окружал лес. Река Волчья, окаймляющая его с восточной и южной стороны, была глубокой. На этом участке (3–4 версты) и занял позицию немецкий отряд, установив орудия на самом высоком месте. Северную опушку леса, от реки Волчьей до села, занял австрийский отряд в составе пехотной бригады, но без орудий; западную опушку, прилегающую к селу, примерно на расстоянии до двух верст, занял конный отряд губернской варты, численностью до двухсот сабель.

Нас было тридцать шесть человек, и, находясь в центре леса, мы не знали, как выйти из кольца в поле. Что делать? Оставаться тут или поставить карту на прорыв? Мы колебались.

Щусь, сторонник умереть в лесу, пал духом. Противоположность ему был Махно. Он выступил с речью и призвал щусевцев последовать за гуляйпольцами, которые были сторонниками прорыва. Щусевцы поддались его влиянию и заявили:

— Отныне будь нашим батьком, веди, куда знаешь. И Махно начал готовить прорыв.

Это было десятого октября. На рассвете мы, как один человек, бросились на участок вартовых и, прорвав цепь, зашли им с тыла. В лесу поднялась неимоверная стрельба. Отряд достиг села и набросился на пулеметы и оседланных лошадей. Двадцать семь человек вскочили на лошадей, а остальные девять, взвалив три пулемета на тачанки, приготовились к новому бою.

В центре села был австрийский отряд, охранявший заложников в церковной ограде. Мы ворвались на площадь и начали расстреливать попавшего в поле зрения противника. Австрийцы дрогнули и отступили на западную окраину села, предоставив нам центр. Отступая на западную и северную окраины, они подожгли строения. Расстреливая крестьян, бегущих из центра на пожар, они не щадили ни женщин, ни детей. Более сорока дворов сгорело, а сколько было расстреляно, трудно сказать.