Лев Канторович - Бой

Судья на вышке объявил в мегафон:

- Шестьдесят два метра...

Прыгун прошел близко от Бориса.

- Здравствуй, Горбов, - негромко сказал он.

- Здравствуй, Иванов, - сказал Борис.

Он заметил, как Маша внимательно следила за всеми движениями Иванова.

Лицо у Иванова было сосредоточенное и немного усталое.

- Это - настоящая храбрость... - сказала Маша.

Борис улыбнулся.

- Это совсем не так уж страшно, - сказал он.

- Стоя здесь, внизу, легко говорить все, что угодно, - сказала Маша, и брови ее нахмурились.

- Но я могу подняться туда и прыгнуть, если тебе так хочется, сказал он.

- Ну, прыгни. Прыгни - и тогда говори, - сказала она.

- Хорошо.

Он пошел к трамплину. Он в самом деле мог прыгнуть, он уже много раз прыгал с этого трамплина, но, отойдя от Маши, он подумал, что может быть случайность, что он не имеет права рисковать перед боем, и что если он повредит себе ногу или руку, то боя не будет. Он повернул назад. Маша смотрела на него, и он увидел в ее глазах то же выражение, как тогда, когда она смотрела на прыжок Иванова.

- Что же ты? - сказала она.

- Я не могу сегодня прыгать, - сказал он. Лицо его было спокойно.

- Жаль, - сказала она и отвернулась. Он молчал и смотрел на ее волосы. Волосы выбивались из-под синей шапочки, и мелкие завитки закрывали шею.

- Я замерзла, - сказала она.

- Пойдем, - сказал он. - Я провожу тебя, если можно.

Они пошли к лыжной базе. Сначала они шли быстро, чтобы согреться. Он заметил, что Маша старается идти по всем правилам, но движения ее несвободны. Лыжное оборудование у нее как у заправского чемпиона, но ходит она, как видно, не очень хорошо.

Потом на базе они оделись, связали лыжи и бегом спустились к станции. Поезд уже подходил.

В вагоне они сидели рядом и говорили всю дорогу. Они вспоминали школьные годы и товарищей, смеялись над учителями, и им было весело, и казалось, будто школа была совсем недавно, а с тех пор прошло уже шесть лет.

- Ты всегда был драчуном, - сказала она. - Ты был драчуном и задирой, и я терпеть тебя не могла.

- А я просто никогда не обращал на тебя внимания, - сказал он, смеясь.

- Ты вечно искал случая подраться. Ты был как петух, - сказала она. Ты и теперь любишь драться?

- Нет, - сказал он и мучительно покраснел. - Нет, Маша, теперь я совсем не люблю драться.

Она не заметила его смущения. Она не переставала говорить до самого города, а он молчал и смотрел на нее. Она казалась ему красавицей.

Она была в синей альпийской шапочке и в шубе с меховым воротником. Зимние сумерки быстро сгущались, и в вагоне становилось все темнее и темнее.

Потом Борис провожал ее до дому. Он нес ее лыжи. Она держала его под руку - и говорила, говорила без конца. Они попрощались в темной парадной, и, отдавая ей лыжи, он подумал, что случилось бы, если бы он обнял и поцеловал ее.

Она крепко, по-мужски пожала ему руку.

Ночью она ему приснилась. Она хмурила брови и говорила сердито:

- Стоя здесь, внизу, легко говорить все, что угодно.

А он, Борис, шел вверх по длинной снежной горе, и он шел уже страшно давно, и вершина была недалеко, но он не мог дойти до вершины, и он знал, что ему никогда не дойти, но он шел, шел все вверх и вверх...

Утром Борис проснулся рано и сразу подумал о Маше. Он долго лежал в постели. Потом вспомнил, что до боя осталось два дня.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Титов шел через зрительный зал. Он шел медленно, ни на кого не глядя.

На нем был сиреневый костюм и малиновый свитер. Завсегдатаи боксерских состязаний за его спиной называли его имя: "Титов идет... Титов... Титов..." И Титов слышал восторженный шепот за своей спиной.

Две девушки в ярких шелковых платьях с зеленоватыми от перекиси волосами и с подкрашенными ресницами и губами, увидев его, обе разом улыбнулись ему. Одна из них окликнула:

- Вова, привет!

Титов еле заметно кивнул. Он шел дальше. Девушки молча смотрели на его широкую спину, на его сиреневый костюм и могучую шею.

В первом ряду, возле помоста с рингом сидел человек в гимнастерке полувоенного образца и в щегольских сапогах. Титов остановился возле него. Человек встал и пожал руку Титову. Титов улыбнулся, склонив напомаженную голову. Некоторое время он и человек в полувоенной гимнастерке тихо разговаривали и смеялись.

У человека в полувоенной гимнастерке было мягкое лицо пьяницы и тусклые глаза. Он похлопал Титова по спине.

Титов улыбнулся и прошел в боковую дверь за рингом.

В первом ряду по другую сторону зала Филипп Иванович рассказывал соседям о Титове и о его боксерских качествах. Филипп Иванович был объективен, совершенно объективен, и его соседи, среди которых были завсегдатаи боксерских состязаний, но были и новички, услышали подробную и основательную лекцию о боксе. В числе завсегдатаев был один толстый молодой человек. Он был жирный, этот молодой человек, но он хотел казаться необычайно сильным и весь надувался. Он думал, будто тогда жир выглядит как мускулы. Он не занимался никаким спортом, но считался спортсменом. Он разговаривал глухим басом и нарочно был груб и резок. Титов ему очень понравился. Он постарался придать своему лицу такое же выражение, как у Титова, и от этого еще больше надулся. Он был поэтом, этот толстый молодой человек, он думал о том, как он напишет стихотворение о боксере, и стихотворение получится мужественное-мужественное.

Филипп Иванович волновался. Он волновался за исход боя средневесов, он волновался за Бориса Горбова и поэтому особенно горячо расхваливал Владимира Титова. Филипп Иванович, действительно, хорошо знал бокс. Его слушали внимательно и не перебивали.

Титов прошел в уборную и начал медленно раздеваться.

Он напевал песенку:

Ах, эти черные глаза

Меня погубят...

Их позабыть никак нельзя,

Они стоят передо мной...

В соседней уборной на узком диване, завернувшись в халат, лежал Борис Горбов. Он лежал на спине, руки заложив под голову, и глядел вверх. Андрей сидел на стуле, а Петр Петрович - на табуретке. Борис был одет для боя.

Борис, Андрей и Петр Петрович молчали.

Через тонкую перегородку отчетливо слышно было, как Титов напевает песенку:

Ах, эти черные глаза

Меня погубят...

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Титов взошел на помост и перепрыгнул через канаты ринга. На нем голубой мохнатый халат. Руки его забинтованы. Он прошел в угол, ближний от зрителей. Секунданты пододвинули ему табуретку, но он оттолкнул табуретку ногой и остался стоять. Один из его секундантов, шикарный парень в цветном джемпере и в рубашке с короткими рукавами, начал надевать ему перчатки. Титов улыбался.

В это время на помост поднялся Борис Горбов. За ним шел Андрей. Андрей слегка прихрамывал. Он нес полотенце и губку. Сзади шел Петр Петрович. Петр Петрович был одет в темную фуфайку. Старые брюки мешками висели на его коленях.