Виктор Наумов - Повседневная жизнь Петра Великого и его сподвижников

Заметной фигурой в шутовском окружении Петра I являлся Вимени или, как его еще называли, Выменка. Настоящее имя этого выходца из Франции осталось неизвестным. Он был зачислен в придворный штат специально на должность шута и получил от государя шутовской титул «кардинала и принца де Вимене, короля Самоедского». Его прозвище возникло из выражения «вы меня» — любимого присловья потешного «принца», искаженного иностранным акцентом ( 271). Вимени происходил из знатного французского рода и за резкие суждения много лет провел в Бастилии, отчего на него временами находило помешательство. По словам иностранных послов, он много путешествовал, обладал обширнейшими познаниями и порой разговаривал так разумно, что его речь, демонстрировавшая тонкую наблюдательность, по занимательности не уступала беседе самого умного человека. Царю он нравился своими идеями, то сумасбродными, то благоразумными ( 272). Петр ценил его очень высоко, о чем свидетельствует одно происшествие. В 1709 году во время пребывания в Польше царь вызвал к себе Вимени, но шут куда-то пропал по дороге. Тогда Петр велел взять под караул бургомистров и иезуитов в том городе, где исчез его любимец, и пригрозил, что сожжет католический монастырь и дома бургомистров, если те не отдадут шута ( 273). К счастью для поляков, Вимени вскоре нашелся сам.

По сведениям брауншвейгского резидента X. Ф. Вебера, Вимени «ежемесячно получал по десяти рублей жалованья, вместе с готовым столом и напитками и жил постоянно в Петербурге, потому что он в то же время был устроителем разных увеселений». «Самоедский король» Вимени был коронован в Москве, и «ему присягали 24 самоеда, нарочно для того выписанные из их земли, вместе с таким же числом оленей» ( 274).

Вимени умер от перепоя во время святочного славления в январе 1710 года. Его похороны были великолепны и в то же время не лишены шутовского оттенка. Петр I, князь А. Д. Меншиков, генерал-адмирал Ф. М. Апраксин, его брат казанский генерал-губернатор П. М. Апраксин, канцлер граф Г. И. Головкин, вице-канцлер П. П. Шафиров и другие важные лица, одетые в черные плащи, провожали покойного, сидя на самоедских санях, запряженных северными оленями и с самоедами на запятках. Покойник был отвезен в католический храм в Немецкой слободе, где его отпевал иезуит. «Трудно описать, — отметил Юст Юль, — до чего смешон был этот похоронный поезд как на пути в церковь, так и по дороге обратно» ( 275).

К числу любимых шутов Петра I относился португалец Ян Д'Акоста, который в источниках чаще именуется Лакоста (см. портрет). По мнению большинства современников, он происходил из семьи португальских крещеных евреев. Французский консул Анри Лави пишет, что он «родился в Сале в Берберии от родителей-испанцев» ( 276). Сале, находящийся ныне на территории Марокко, в то время был большим западноафриканским портом. Неудивительно, что молодость Лакосты прошла на морском берегу. С морем связан один из анекдотов о жизни шута. Когда Лакоста отправлялся на судне в Россию, кто-то из провожающих спросил его:

— Как не боишься ты садиться на корабль, зная, что твой отец, дед и прадед погибли в море?

— А твои предки каким образом умерли? — задал встречный вопрос Лакоста.

— Преставились блаженною кончиною в постелях.

— Так как же ты, друг мой, не боишься еженощно ложиться в постель? — изобразил удивление Лакоста ( 277).

Лави сообщает, что Лакоста был привезен в Россию в 1717 году гамбургским резидентом Петра I. В ту пору будущему шуту было уже около пятидесяти лет. Французский консул отметил, что он «говорит на нескольких европейских языках», «пользуется большою милостию и сопровождает царя повсюду; он большой говорун и часто острит, чтобы позабавить царя» ( 278).

Петр I выделял Лакосту из свиты своих шутов и, как полагают исследователи, назначил его главным в ней. С ним царь мог даже вести юмористические дискуссии, в том числе на богословские темы. Один такой случай отражен в дневнике голштинского камер-юнкера Берхгольца: «Я услышал спор между монархом и его шутом Ла-Костой, который обыкновенно оживляет общество… Дело было вот в чем. Ла-Коста говорил, что в Св. Писании сказано, что "многие приидут от Востока и Запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом"; царь опровергал его и спрашивал, где это сказано. Тот отвечал: в Библии. Государь сам тотчас побежал за Библиею и вскоре возвратился с огромною книгою, которую приказал взять у духовных, требуя, чтобы Ла-Коста отыскал ему то место; шут отзывался, что не знает, где именно находятся эти слова, но что может уверить его величество, что они написаны в Библии. "Всё вздор, там нет этого", — отвечал Петр по-голландски». Продолжения дискуссии Берхгольц не слышал, поскольку отвлекся на проходивших мимо царицу и царевен. Но он все-таки поинтересовался этим вопросом у знатоков Священного Писания. «Меня уверяли, — писал камер-юнкер, — что Ла-Коста прав, что приведенные им слова действительно находятся в Библии, именно у Матфея, гл. 8, ст. 11 и 12» ( 279).

Народные предания превратили в любимого шута Петра Великого Ивана Алексеевича Балакирева (см. портрет), однако это не совсем соответствует истине. Официально шутом он стал намного позже, в царствование Анны Иоанновны. Иван Алексеевич принадлежал к костромской ветви старинного дворянского рода Балакиревых. В 1715 году, шестнадцати лет от роду, он был представлен в Петербурге Петру I, зачислившему его солдатом в Преображенский полк и велевшему начать обучение инженерному делу. Через четыре года Балакирев был взят во дворец для домашних «послуг» и служил при государыне Екатерине Алексеевне в числе «ездовых гренадеров», исполнявших роль царского эскорта ( 280). Этот придворный служитель отличался остроумием и веселым нравом, поэтому вполне мог время от времени забавлять Петра своими выходками, зная, что государь относится к подобным вещам с большим одобрением. Множество шуток Балакирева сохранилось в исторических преданиях. Разумеется, по большей части это анекдоты более позднего происхождения, но не исключено, что часть рассказов имеет под собой какую-то реальную основу. Некоторые его шутки были направлены даже на всесильного Меншикова.

Однажды Петр I по своему обыкновению «поучил» Александра Даниловича дубинкой. Вскоре в собрании при дворе Балакирев подошел к светлейшему князю с вопросом:

— Ты, Данилыч, да я, так много ли нас стало?

— Разумеется, дурак, двое.

— Ан вот и ошибся. Вспомни пословицу: за одного битого двух небитых дают. Тебя Алексеич поколотил — ан ты и стал за двоих, да я, дурак, третий!

Меншиков замахнулся и хотел ударить Балакирева, но тот успел убежать.

В другой раз Балакирев под видом шутки раскрыл Петру I какие-то злоупотребления светлейшего, в результате чего тому досталось. Он при встрече начал ругать острослова.