Лев Канторович - Кутан Торгоев

Николаенко и Закс ехали рядом, последними в строю.

Дорога пошла в гору, и командир, подняв руку, перевел отряд на шаг. Солнце слегка припекло, и в траве затрещали кузнечики. Маленькие облачка золотистой пыли начали взлетать из-под копыт. Лошади фыркали и мотали головами.

Бойцы разговаривали потихоньку.

- ...И, понимаешь, летит он как птица, как ласточка или голубь... сказал Закс.

- Ну, летит - ладно. А ветер скис, и твой голубь садиться должен, так? - нетерпеливо перебил Николаенко. - Ты мне скажи: сколько в воздухе ты продержишься?

- А воздушные течения? Это тебе пустяк? Да? А рекорд какой знаешь? - горячо заговорил Закс. - Знаешь? Нет? - он выдержал эффектную паузу и гордо выпалил: - Сто восемьдесят часов!

Николаенко ничего не нашелся ответить. Некоторое время друзья ехали молча.

Николаенко и Закс встретились полгода тому назад. Вместе с другими молодыми призывниками они долго ехали в теплушке. Поезд шел с песнями, со звоном гитар и балалаек, с заунывным весельем гармошек. Орали до хрипоты, пели и хохотали. Знакомились друг с другом и рассказывали о себе. Мирные "гражданские" специальности еще были у людей. Ехали металлисты и деревообделочники, ехали шахтеры и нефтяники, ехали служащие и крестьяне, чернорабочие и учащиеся. На теплушках были нарисованы пятиконечные звезды.

Потом несколько дней шли пешком по горам до большого, как море, озера и сутки плыли на пароходике через это озеро.

Непривычные к ходьбе, натерли ноги, в лохмотья изодрали городские полуботинки и штиблеты. Было нестерпимо жарко, земля и вода были накалены солнцем, а на горах лежал снег и блестели ледники. Усталые и потрясенные, жались в кучку, старались держаться вместе. Песен больше не пели. Когда пароход шел ночью по черной воде, впервые стало грустно, навязчиво вспоминался дом.

Потом на грузовиках мчались от берега к маленькому, как станица, городку. Посреди городка, обнесенные высокими глиняными стенами, стояли дома пограничной комендатуры, конюшни и склады. Грузовики заворачивали на плац. На плацу неподвижным молчаливым прямоугольником стояли пограничники, командиры стояли на правом фланге. Оркестр играл "Интернационал", командиры держали руки у козырьков выцветших зеленых фуражек.

Потом призывники соскочили с грузовиков, кое-как построились и встали напротив шеренги "старичков". Внимательно вглядывались в неподвижные загорелые лица. Командир сказал короткую речь, и призывники нестройно захлопали в ладоши. "Старички" стояли молча и снисходительно улыбались.

Потом мылись в бане, стриглись, одевались в форму и, построившись снова, не узнали друг друга.

Все стали одинаковыми. Гражданские специальности исчезли - стали красноармейцами.

Потом потянулись дни. Сначала время шло медленно, медленно, а оказалось, что пролетали недели и месяцы. Нужно было узнать множество вещей, множеству вещей необходимо было научиться. И полгода прошли незаметно. Николаенко и Закс стали настоящими пограничниками.

Они были в числе первых по рубке и вольтижировке, и весь учебный эскадрон с волнением следил за соревнованием между ними на первенство в стрельбе из пулемета. Оказалось, что у обоих была заветная мечта, - мечта, о которой тоже знали все в эскадроне: друзья мечтали стать пилотами. Они добывали книжки о самолетах, о летчиках. Книжек было немного в Караколе, особенно по авиации. Все, что удавалось достать, друзья знали почти наизусть. Братья Райт были любимыми их героями.

Но было у них существенное расхождение: Николаенко был приверженцем исключительно моторной авиации, а Закс защищал планеризм. Расхождение возникло уже давно, и горячий спор тянулся изо дня в день.

Вчера вечером, ложась спать - их койки стояли рядом, - заговорили о продолжительности полетов, и Николаенко выдвинул существенные доводы. Честь планера была в опасности.

Во время сборов по тревоге было, конечно, не до разговоров. Еще не до конца проснувшись, бойцы машинально одевались и седлали коней. Потом выступили.

В темноте ехать было неприятно; ночи еще были прохладные, и резкий ветер пронизывал насквозь. Причин тревоги никто пока не знал, и люди нервничали. Ехали молча.

Но прошла ночь, пригрело солнце, огромные горы, одетые темной зеленью лесов на склонах, сверкающие снегом на вершинах, встали над пограничниками во всей своей пышной, торжественной красоте, и всем стало весело и хорошо на душе.

Заксу представилось, как легкий белый планер пролетает над горами. Собственно, настоящего планера Закс никогда не видел, и планер представлялся ему не таким, как он изображен в книжках, а гораздо более красивым, обязательно белым и очень похожим на птицу.

Николаенко бросился в спор и снова напомнил о вчерашних доводах. Необходимо было возразить ему, и Закс перешел в нападение. По правде говоря, рекорда продолжительности парения он не знал, и число в сто восемьдесят часов просто выдумал.

Но Николаенко был побежден огромной цифрой.

- Ну, что? Хватит? - поддразнивал Закс. - И это без всякого мотора!..

Николаенко вдруг привстал на стременах и внимательно посмотрел вперед. Бойцы передавали друг другу приказание. Раньше, чем приказание дошло до них, Николаенко зашептал весело:

- Яшка! Нас, кажется, к командиру. Наверное сменить головной дозор пошлют.

- Закс, Николаенко - к командиру, - обернулся ехавший впереди красноармеец.

Закс и Николаенко посредине дороги рысью проехали мимо строя. Командир, действительно, послал их в головной дозор. Пригнувшись в седлах, они пустили коней и минут десять скакали галопом.

Закс немного обогнал товарища и первый догнал головной дозор. Он сдержал своего "Басмача". Дозорные уехали навстречу отряду, подъехал Николаенко, и друзья поехали шагом. Лошади разгорячились скачкой.

Закс засмеялся, сам не зная чему, и Николаенко откликнулся беззвучным, заразительным хохотком. Они ехали рядом - так близко, что их стремена касались.

Им хотелось громко запеть, хотелось кричать и быстрее пустить лошадей, но они были в дозоре. Они ехали молча и внимательно оглядывались по сторонам.

Солнце было уже высоко. Улары перекликались в густой траве, самцы звали самок, самки подымались и тяжелым, неровным полетом перелетали низко над землей. Часто дорогу пересекали ручьи. Лошади тянулись к прохладной воде, осторожно переступая по мокрым, скользким камням.

Двое пограничников ехали по ущелью.

Им было по двадцать одному году, они были почти мальчиками и очень хорошими друзьями. Широкоплечий, невысокий и плотный Николаенко был донецким шахтером. Закс, стройный, юношески-тонкий, смуглый от азиатского солнца, был слесарем из Орши.

С вершины крутого подъема, внизу, они увидели реку. Они остановились, смена догнала их, они вернулись, доложили командиру части и стали в строй.