Сергей Капков - Эти разные, разные лица

К режиссуре Евгений Александрович больше не обращался. Вернувшись из экспедиции в Москву, он снимается в фильмах "Сказка о потерянном времени", "До свидания, мальчики!", "Дайте жалобную книгу", "Операция Ы и другие приключения Шурика", "Три толстяка". В 1966 году Леонид Гайдай приступает к съемкам самой кассовой комедии советского кинематографа - "Кавказская пленница". Пожалуй, ни одного фильма так не ждал зритель, ни на одну ленту не возлагалось столько надежд, как на новые приключения Шурика и эксцентричной троицы. Гайдай оправдал эти надежды. Но больше троицу не снимал. Причин было много. Одной из них считают ссору режиссера с Моргуновым. Однажды артист привел на съемки своих поклонниц и стал громко делать замечания Гайдаю. Тот разозлился и порвал сценарий с недоснятыми эпизодами, в которых участвовал Бывалый. Конечно, это не причина для того, чтобы ставить крест на столь успешном и столь кассовом творении, как троица комических масок. Тем более что уже готовился очередной сценарий приключений Труса, Балбеса и Бывалого. В одном из последних интервью Евгений Александрович утверждал, что они с Вициным стали чувствовать, как Гайдай все больше и больше внимания уделяет Юрию Никулину, делает ставку на его героя. Это их обижало. Леонид Иович действительно строил много планов относительно Никулина и свой следующий фильм "Бриллиантовая рука" снимал исключительно "под него". Сам же Юрий Владимирович порядком устал от маски Балбеса и отказывался даже от съемок "Кавказской пленницы".

Так или иначе, но эпопея с троицей пришла к логическому концу. И тут растерялись все. Артисты сами не ожидали, что заскучают по своим героям, иначе как объяснить их согласие сниматься не в самом удачном телепроекте под названием "Семь стариков и одна девушка" и участие в бесчисленных концертах все в тех же образах. Шлейф гайдаевских комедий будет преследовать их всю жизнь, несмотря на то, что это были люди очень разные по характерам и судьбам.

С Моргуновым, конечно, проще. Кроме Бывалого, в его творческой биографии больше ничего и не случилось. Но то ли у артиста был такой характер, то ли он ни на что больше и не рассчитывал, он извлек из этого образа максимум пользы. Даже самые высокие чиновники при встрече с ним расплывались в улыбке и шли навстречу любимому артисту. Достать продукты, лекарства, другой дефицит, повернуть на машине там, где не положено, решить квартирный вопрос - все что угодно. Он искренне удивлялся, когда уже взрослый сын говорил, что не может чего-то добиться. "Как же так? Я могу, а ты, молодой и энергичный, нет?" Евгений Александрович даже не мог себе представить, что есть другая жизнь, обычная, "без лица", где никто тебе навстречу не пойдет. Он воспринимал свое положение как должное. Он мог войти в любую дверь и преспокойно начать говорить с кем угодно как со старым знакомым. Со стороны кем-то это воспринималось как нахальство, а Моргунов, используя это свое качество, очень многим помогал. О себе он заботился не так часто, как о других. Стоило при нем только заикнуться о своих проблемах, как он незаметно вставал, уходил в другую комнату и набирал номер нужного телефона. А потом сообщал обескураженному знакомому, куда и во сколько тому надо подъехать. Он мог устроить попавшую в беду администраторшу театра в хорошую больницу и организовать ежедневное дежурство у ее койки, причем привлекши к этому всех своих родственников. Он мог кинуться в районный суд, чтобы выступить в защиту слесаря из ЖЭКа, которого обвинили в том, чего он не делал. А уж если кто-то когда-то выручил самого Моргунова, для этого человека Евгений Александрович мог сделать все. Хорошее он не забывал никогда. Поэтому знакомые не удивлялись, если он вдруг останавливался посреди Тверской и кричал через всю улицу: "Я тебя люблю!" - значит увидел дорогого ему человека на той стороне и не смог сдержать своих эмоций.

В то же время слава расслабила Моргунова. Он совершенно не заботился о своей карьере, не теребил режиссеров, не навязывался, не кричал: "Я сыграю короля Лира, как никто!" Он не хотел работать в театре, хотя поступали заманчивые предложения из Малого и Театра сатиры. Моргунов уже привык к вольной жизни, к экспедициям и бесчисленным поездкам с концертами по стране. Причем график этих поездок он составлял для себя сам и при желании мог остаться дома на диване. А в театре требуется железная дисциплина, к которой Евгений Александрович не привык. Его не шибко заботил уровень фильмов, в которые его приглашали. Он принимал и это как должное, не хотел играть - отказывался. А если бы режиссер смог заинтересовать Моргунова каким-либо непривычным для него образом, зажечь, включить в свою игру, уверен - родился бы интереснейший герой, может быть, затмивший самого Бывалого.

Допустим, Евгений Моргунов вполне мог бы сыграть того же Аркадия Велюрова в "Покровских воротах". Это был бы совсем иной Велюров, нежели его сыграл блистательный Леонид Броневой, но он бы состоялся. И Михаил Казаков именно тот режиссер, который сумел бы его раскрыть. Ведь даже в роли поэта Соева Моргунов непривычен. Он впервые никого не пугал, не выпучивал глаза, ни за кем не бегал. Обычный московских интеллигент 50-х, в пенсне, береточке, плаще, под руку с пышной супругой. Но, к сожалению и здесь играть ему было почти нечего, негде было развернуться. И так всегда.

И к старости Евгений Александрович заскучал. Он опять-таки никому этого не показывал, но нотки отчаяния стали проскакивать в тех немногочисленных интервью, которые он давал: "...Я очень хорошо знал и Довженко, и Пудовкина, и Пырьева. Эти люди целиком отдавали себя делу. Пусть в их фильмах была фальсификация, пусть там было слишком много дыма и, наоборот, ярких красок, но они стремились оживлять своего чуть помрачневшего соотечественника этим лучезарным светом, давать ему надежду на будущее. Для меня эти люди прекрасны, как и те годы, которые я провел рядом с ними. Я наслаждался Эйзенштейном, который, несмотря на почести и все правительственные признания, оставался скромнейшим человеком. Он приходил в мосфильмовский буфет и становился в общую очередь. Однажды я оказался впереди него в очереди за пончиками, я впервые стоял рядом с этим гигантом, о котором так много слышал и читал. "Сергей Михайлович, разрешите, я вас угощу!" - вырвалось у меня. Он помялся и ответил: "Ну если из рук студента - тогда я готов. Спасибо за такой щедрый дар".

Я никогда не был комедийным актером и относился к этому амплуа не то чтобы с нелюбовью... Скорее, самокритично. Ведь каждый актер старается быть немножечко выше, чем есть на самом деле, ему кажется, что он самый главный. Это порок многих актеров. Они забывают, что есть и другие люди, которым не дана звездная судьба, которые находятся в тени. А зрителям все равно, что о себе мнят звезды, зрители хотят видеть настоящее. Вы обратите внимание, какой спрос идет на нашу троицу! Где бы мы ни выступали, куда бы ни приезжали, нас спрашивают об одном: "Когда мы увидим новые фильмы с вашим участием?" Ну что мы можем им сказать? "Нет денег"? Но это же ужасно! Мы же можем заработать эти деньги! Дайте нам такую возможность! Дайте возможность выпустить спектакли с любимыми актерами, по которым соскучилась сцена, которых ждут зрители! Дайте возможность возродить на телевидении фильмы-концерты с участием Зельдина, Баталова, Самойловой. Никто никого не вспоминает. Тот же Глеб Скороходов неплохо рассказывает об актерах и режиссерах, но как-то бегло, торопливо. Все куда-то торопятся, а хотелось бы подумать, порассуждать..."