С Кара-Мурза - Краткий курс манипуляции сознанием

Поскольку советское государство было идеократическим, его легитимация и поддержание гегемонии опирались именно на авторитет символов и священных идей, а не на спектакль индивидуального голосования (политический рынок). Многочисленные высказывания и демократов, и патриотов о том, будто советский строй сузил мир символов до "классовых ценностей", носят чисто идеологический характер. Насколько нелепы эти утверждения, видно уже из того, что СССР был единственной страной европейской культуры, где была проведена государственная кампания по введению в систему воспитания и, значит, в массовое сознание, народных сказок и классической литературы. Великая Отечественная война, создавшая огромный пантеон символов, вовсе не втискивалась в рамки классовой борьбы.

Даже в теории большевики (за исключением, вероятно, оттесненных на обочину "пролеткультовцев") не предполагали чистки мира символов. Война между ВКП(б) и церковью, которая продолжалась, то обостряясь, то затихая, с 1918 г. до середины 30-х годов, была борьбой двух легитимирующих инстанций (идеологической и церковной) за место в идеократическом государстве4. По типу это была не война против мира символов, а религиозная война, утверждающая главенство одной стороны. Поэтому Дворец Советов надо было строить на фундаменте Храма Христа-Спасителя. Подрывом мира символов надо считать действия именно Н.С.Хрущева, при котором было уничтожено больше церквей, чем за предыдущие сорок лет. Но Хрущев в такой же, если не в большей степени, разрушал и символы большевизма.

Конечно, прочность мира советских символов была подорвана намного раньше, чем пришел Горбачев. После смерти Сталина советская идеократия сама начала процесс не обновления (регенерации) своих символов, а их разрушения (дегенерации). Параллельно с 60-х годов была запущена машина манипуляции сознанием со стороны разношерстной "партии антисоветской революции". Но здесь мы не будем говорить ни о Хрущеве с Горбачевым, ни об их "сотрудниках-врагах" Сахарове (западнике) и Солженицыне (почвеннике) вообще о редком симбиозе тиранов и манипуляторов, которые в три руки скрутили шею стране и всему ее жизнеустройству. Будем говорить только о мишенях и методах.

Проект разрушения нашего мира символов (прежде всего, через очернение и осмеяние) еще ждет своего историка. Однако контуры его видны уже сегодня, а главное, наличие его уже никем и не отрицается. Издевательства признаны самими идеологами. В 1996 г., перед выборами, 13 банкиров в своем известном открытом письме обещают, в качестве уступки: "Оплевывание исторического пути России и ее святынь должно быть прекращено". Каков был главный инструмент "оплевывания"? Телевидение, принадлежащее в основном тем же банкирам. Кстати, после победы Ельцина на тех выборах испуг банкиров прошел, и оплевывание не прекратилось.

Интеллигенты-западники даже бравировали своим бесстрашием в манипуляции с символами, в солидных журналах прошел поток публикаций на эту тему. Очень быстро идеологи стали перенимать, "один к одному", западные технологии разрушения символов. Вот как, например, в США вытравили память о 1 Мая. Этот день стал праздником международной солидарности трудящихся в память о событиях 1886 г. (провокация против рабочей демонстрации, в которой были обвинены и казнены несколько анархистов). Праздник был связан с кровью и имел большой подспудный символический смысл. Учрежден он был в поддержку борьбы американских рабочих за 8-часовой рабочий день. Рейган в 1984 г. объявил 1 мая "Днем закона" (в честь "200-летия соединения закона со свободой", по поводу чего был устроен шумный праздник). Затем к 1 мая стали приурочивать разные шумные акции, например, в 1985 г. в этот день Рейган объявил эмбарго против Никарагуа. Главное было - изъять из исторической памяти сами понятия о солидарности трудящихся. Буквально тем же способом действовали идеологи ельцинизма в России - при пособничестве руководства "независимых" профсоюзов. Они стали называть 1 Мая "Днем весны и труда". Штурм символов, ведущийся "инженерами культуры" режима, уже дошел до пределов пошлости. Вот, 7 ноября, в годовщину Октябрьской революции, Ельцин постановил "отныне считать это Днем Согласия". А завтра, глядишь, постановят переименовать Пасху в "День православно-иудейского согласия". Зачем, мол, поминать распятие и Воскресение. Но это - мягкие, вялые действия.

Сильнодействующим средством разрушения было острословие, имеющее своим объектом именно скрепляющие общество символы. Фрейд в монографии "Острословие и его отношение к бессознательному" писал о важных социальных функциях тенденциозных острот, что они служат "оружием атаки на великое, достойное и могущественное, внешне и внутренне защищенное от открытого пренебрежения им". Хазанов и Жванецкий, Задорнов и Петросян стали влиятельными реальными политиками.

Вот книга Эфраима Севелы "Моня Цацкес - знаменосец" (автор отрекомендован журналом "СОЦИС" как еврейский писатель, книга издана в 1992 г. в Петербурге). Это - книга анекдотов о советской армии. Журнал представляет все эти анекдоты как "армейский фольклор", хотя по приведенным примерам (в частности, по диалогу между политруком Кацем и рядовым Цацкесом о красном знамени) видно, что это - довольно занудливый идеологический продукт. Судя по тому, что антисоветские анекдоты выходят теперь в авторских книгах, весь их поток фабриковался сравнительно небольшим коллективом. "Народный юмор" как технология.

Такой юмор был направлен и на символы семьи. Это была такая циничная акция, что сегодня некоторые пытаются ее представить как стихийное явление, фольклор. Ах, "черный юмор как явление народной смеховой культуры". В академическом журнале печатают стишки:

Мне мама в детстве выколола глазки,

Чтоб я в шкафу варенье не нашел.

Теперь я не смотрю мультфильмы, не читаю сказки,

Зато я нюхаю и слышу хорошо.

Комментируют: "Некоторые исследователи в таком отношении к семье усматривают крушение связей, являющееся неизбежным и, возможно, отрицательным последствием развития цивилизации - от племени и родовых отношений к индивидуализму и эгоцентризму. Отметим, не вдаваясь в подробное обсуждение этого тезиса, что он в любом случае оказывается прямой, непосредственной трактовкой неприглядной роли семьи в освещении подросткового фольклора". Тут и следа нет народной смеховой культуры и "подросткового фольклора". Это - типичная лабораторная продукция посредственного поэта, выполняющего идеологическое задание. Когда начали выходить эти "антологии черного юмора", сразу стало видно, что это профессиональная работа очень малой группы людей. Это не так замечалось, когда стишки передавались устно.