Николай Карабчевский - Что глаза мои видели (Том 1, В детстве)

Я не утерпел. Когда мы возвращались к себе, после ужина, я подбежал к окну, где жил кучер Николай, со своей Мариной, почти рядом с экипажным сараем, и постучался к ним. Было не поздно и они еще не ложились.

Я сообщил Николаю то, что слышал за ужином, но, оказалось, что он был уже предупрежден Иваном, которому мама шепнула передать приказание Николаю быть в 8 час. утра готовым подать коляску адмиралу.

Беседуя с Николаем, я поинтересовался: а царя кто же повезет?

Мне казалось, что наша пара, а особенно ,,Мишка", вполне заслуживают подобной чести; притом же я знал, что у Глазенапа (главного командира) пара весьма неказистая; жена его боялась шибкой езды и лошадей он держал наемных.

Оказалось, что не менее меня, Николай был озабочен этим вопросом, хотя отчасти был уже осведомлен.

Он слыхал, что ,,под царя" полицеймейстер наметил пару "откупщика", который на весь город кичился своим "выездом", недавно ему из Москвы доставленным.

Об его паре Николай был мнения среднего. Он признавал, что видные караковые жеребцы статьями ,,хорошо собраны", но "ногами много зря кидают" т. е. идут красиво, но далеко не ходко; кроме того он отмечал, что они "тамбовские" и кони "сырые".

Для государевой свиты, как вызнал Николай, лошади были набраны больше у извощиков, которые в те времена в Николаеве были сплошь парные и очень, хорошие. Некоторые извощики, например Федор, Васько и Абдулла, своими выездами и своим кучерским облачением, ничуть не уступали "собственным".

Просыпался я, обычно, часу в десятом утра, а тут просил Марину разбудить меня на утро в семь, пока еще все в доме спали. Через полчаса я был уже в сарае, где Николай и Марина заканчивали запряжу.

На лошадях была новая, с "золотым набором", сбруя, которая надевалась только в самых экстренных случаях; гривы, чолки и хвосты у лошадей лежали пышно и волнисто, видно было, что Николай заплел их с вечера.

Сам Николай обрядился также во все новое, что надевалось только в самые большие праздники и еще когда его отпускали ехать ,,под молодых", на свадьбы. Выглядел он совсем кучером с картинки.

Раньше, чем взобраться в своем длиннополом армяке на козлы, он приподнял свою, блестящую новизной "шелковую" шляпу и трижды набожно перекрестился.

Когда Иван с крыльца гаркнул "кучер, подавай", ворота сарая распахнула Марина и Николай, малой рысью, подал к крыльцу.

Я не утерпел, забежал в сад, откуда мог, оставаясь незамеченным, глядеть, как будет садиться в нашу коляску, чтобы ехать к государю, Николай Андреевич.

Он вышел с парадного крыльца в мундире, с красной лентой через плечо, в треуголке на голове и в накинутой на плечи длинной серо-голубоватой шинели.

Из всех окон дворня уставилась на него.

Он поздоровался с Николаем, которого знал раньше, когда не уезжал еще в Петербург.

Николай не обробел нисколько, а чинно отвечал ему ,,здравия желаю" и еще спросил о здоровьи барыни Софии Петровны и всех деток, на что получил ласковый ответ что все, "слава Богу, благополучны".

Как раз в это время входил в ворота, возвращаясь. с своей первой, ранней утренней прогулки, адмирал Александр Дмитриевич, в своей люстриновой серой накидке и в форменной высокой фуражке прежнего образца.

Контраст обличия ,,двух адмиралов" мне показался разительным.

Николай Андреевич первый приветствовал отставного адмирала, называя его ,,вашим превосходительством" и протянул ему руку; тот пожал ее, назвав его также "вашим превосходительством", но обменялся всего двумя - тремя короткими фразами и быстро прошел в свой флигель.

Когда Николай Андреевич, поддерживаемый Иваном, оправившим сзади его шинель, сел в коляску и Николай тронул лошадей и выехал за ворота, я из сада тотчас же юркнул на крыльцо к Ивану.

- За царем тоже не всякий поспеет... Ну, этот поспевать может! - промолвил он, весь погруженный в созерцание опустевших, широко открытых ворот.

Кого имело в виду это восклицание Ивана, я не понял. Разумел ли он "царского адъютанта", или нашего кучера Николая, с его ходкой парой, осталось для меня, да может быть и для него самого, тайной.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.

Государь пробыл три дня в Николаеве.

Был спуск нового парового судна, осмотр адмиралтейства и флотских казарм, обсерватории, штурманского училища и вновь выстроенных "инвалидных домиков", вдоль одной из дорог ,,Лесков", для севастопольских увечных героев, и т. д.

Был большой смотр войскам на лагерном поле и два парадных бала, один в Морском Собрании, в прекрасном "мраморном зало" для вечеров, другой-в помещении Купеческого Собрания, от Херсонского дворянства, куда было приглашено и именитое городское купечество.

Мамы и дяди Всеволода в эти дни мы почти не видели; они, а с ними вместе кузины Люба и Леля бывали всюду, где был царь.

Нас на бабушкиных лошадях повезли только на смотр войск, но, за пылью, не только царя, но и вообще чтобы то ни было трудно было разглядеть.

Николай Андреевич только едва поспевал переодеваться то в свитскую, то в морскую форму. Он отпускал Николая на несколько часов домой и приказывал к такому-то часу вновь "подать" туда, или сюда.

Завтракал и обедал он, большей частью, во дворце, а раз и ночевал там, когда был "дежурным генералом".

Само собою разумеется, что каждый раз, когда Николай въезжал шагом во двор, на запотелых лошадях, я спешил ему на встречу.

Бедному Мишке и Черкесу, было ясно, доставалось очень. Черкес уже к концу второго дня стал заметно "спадать с тела".

И было два события, касавшиеся Николая и его пары, который неизгладимо врезались у меня в памяти.

Первое имело место к вечеру второго дня. Я застал Николая в сарае; он вырезывал, острым ножиком, узкий длинный ремешок и стал налаживать его на валявшееся раньше где-то в углу тонкое кнутовище.

Я чуть не ахнул, так как знал хорошо, что Николай никогда не имел при себе кнута. Наладив его, он подложил его под кучерское сиденье.

"На случай" - объяснил он мне, - опасаюсь, как бы Черкес не стал "сдавать"; за Мишку он был еще совершенно спокоен.

Второе событие было еще знаменательнее, еще важнее.

На следующий день, когда Николай, после смотра парада, въехал во двор, разыгралась такая сцена.

Осадив лошадьми экипаж в сарай, он молча слез с козел, встал на колени на подножку коляски и, сняв шляпу, истово перекрестился, а затем набожно приложился губами к сиденью коляски с правой ее стороны.

Марина и я остолбенели.

Невольно мелькнула мысль, не рехнулся ли Николай, или не напился ли он.

Но скоро все объяснилось.

Царь проехал в его коляске от самого лагерного поля до дворца. Выходя у подъезда из экипажа, он даже, случайно, коснулся его плеча.

Надо было видеть мое и Марины растерянное изумление и лицо самого Николая, с увлаженными умиленным восторгом глазами.