Федор Глинка - Очерки Бородинского сражения

«Солдаты! Вот битва, которой вы так желали! Изобилие, отдых, все выгоды жизни, скорое примирение и слава ожидают вас в столице русской. От вас зависит все получить, всем воспользоваться, только ведите себя как при Аустерлице, Фридланде, Витебске, Смоленске. Сражайтесь так, чтоб позднейшие потомки могли с гордостию сказать о каждом из вас: „И он был на великом побоище под стенами Москвы!“» Этот приказ, нарочно прочитанный на таких местах, где лежало много неубранных русских тел, воспламенил французов.

Теперь, когда уже на роковой шахматной доске Бородинского поля расставили мы все шашки и внимательно рассмотрели положение линий и предстоящие ходы обеих сторон, прежде, чем перейдем к рассказу о великой битве, представим еще читателю беглый панорамический взгляд на местность и некоторые моменты сражения. Делаем это теперь, чтобы после не перерывать уже начатого рассказа без особенной необходимости.

Предположим, что один из французских художников делал свои заметки для составления панорамических картин Бородинского сражения. Он, конечно, избрал серединный пункт во французской армии. Станем вместе с ним где-нибудь в центре, например, против деревни Семеновской, сперва разрушенной, потом сожженной. Будем смотреть по порядку, вооружаясь по временам зрительною трубою и переносясь иногда с места на место мысленно. Взгляните вправо: вам представляются на краю горизонта березовые рощи, разрезанные вьющеюся полосою: это старая Смоленская дорога. По этой дороге подвигался 5-й корпус. Его вел Понятовский; в нем были поляки. Теперь шли они, может быть, по той же самой дороге, по которой, ровно за 200 лет (в 1612 году), их прадеды и предки проходили к Москве от Смоленска. Но времена переменились! Корпус Понятовского, как мы уже знаем, составлял край правого крыла французского, сражался на краю левого русского.

Все силы и все усилия обратил неприятель на наше левое крыло, утолстив свое правое. Кутузов отрядил генерал-лейтенанта Тучкова 1-го на старую Смоленскую дорогу. Тучков стал и отстаивал… Храбрый, мужественный, он ни на минуту не забывал, что стоит перед Москвою, что дерется за Москву; что Москва, этот сердечный город империи, этот Иерусалим [3] Выражение Вальтера Скотта. (Здесь и далее прим. Ф. Глинки. Прим. ред. указаны.) Древней Руси, есть град заветный, град сорока сороков церквей и соборов с золочеными главами и куполами, со множеством крестов, несущихся воздушными городами под самое небо; град, красующийся на семи холмах, занимающий пространство целой области, заключающий в себе целые города, и знаменитый исторический Кремль, с его зубчатыми башнями, святыми воротами; град, где древние храмы от древних лет вмещают в себя сокровища верующих, священные опочивальни честных мощей угодников царя небесного и длинные ряды гробниц, вместилище целых поколений царственных владык земных; град, где сохранились еще терема узорочные и светлицы цариц и царевен русских; где иноземец глядит с любопытством на дворцы императорские (белые чертоги царей) и дивится палатам и садам родового боярства русского.

Генералу Тучкову даны войска: 3-й пехотный корпус, шесть донских полков с генералом Карповым и 7000 Московского ополчения с графом Марковым. Видите ли прекрасное расположение этих войск? Корпус Тучкова поставлен в четыре линии; высокий курган увенчан сильною батареею: донцы и ополчение скрыты в засаде. Они раскроют себя, ударив во фланг неприятелю, когда он, слишком самонадеянный, начнет обходить позицию слева.

Уж запылило в отдаленности… Поляки приближаются, страшные батареи ревут перед ними. Вся окрестность обстреляна. Ядра снуют по воздуху; картечи вихрятся. Но вот стальная река штыков и сабель, вот радужная лента уланских значков склоняются вправо… Неприятель намерен обходить, и вдруг (пишет Вентурини) высокий лес ожил и завыл бурею: 7000 русских бород высыпало из засады. С страшным криком, с самодельными пиками, с домашними топорами, они кидаются в неприятеля, как в чащу леса, и рубят людей, как дрова!..

Оставим Понятовского при его назначении на правом французском крыле, оставим его воевать с отдельным корпусом Тучкова и пойдем все влево, держась параллели с линиею нашей главной армии. На этом пути мы встречаем корпус герцога Абрантесского (Жюно), расположенный по лесам и местам закрытым. Только дым, приметный над лесами и перелесками, обличает присутствие утаенного войска. Видите ли, как этот дым, сперва выстреливаясь вверх струями, кудрявится и вьется между кудрей красных и желтых дерев, которых осень уже коснулась перстом своим. Еще далее, еще левее расположены дивизии Десекса и Кампана, 1-го корпуса маршала Даву. Эти дивизии схватились с войсками князя Багратиона и дерутся на опушке леса. Они опираются на 3-й корпус Нея, стоящего против войск Бороздина. Третий французский корпус рисуется эшелонами подивизионно. Спросите, кто это, в блестящем маршальском мундире, с воинственною осанкою, сидит на белой лошади подле 3-го корпуса? «Это лев, во гневе махающий гривою; это человек, питающийся огнем и порохом, это Ней!» Так скажут вам французы. Недалеко от него ожидает условного знака одна из его батарей.

Посмотрим еще вокруг себя. Вот 1-й корпус кавалерии генерала Нансути; он занимает пространство между войсками Нея и одним пехотным каре против сожженной деревни. Этот корпус (из двух дивизий кирасир, одной легкой кавалерии и бригады Виртембергиевой) бьется с полками кирасир русских, которые еще раз пытаются отнять позицию при деревне Семеновской. Какая картина! Реданты Семеновские на минуту захвачены французами. Кутузов тотчас велит поставить новую боковую батарею в 25 пушек. Она приведена в соединение с другими и, крестя поле, режет французов продольными выстрелами по фронту и в тыл. Ядра пронизывают ряды. Между тем реданты опять в руках русских, и вот Мюрат мчится впереди, и за ним целый разлив его кавалерии. Он наезжает прямо на реданты, а Голицын с кирасирами объезжает его прямо с боку и в тыл. Как они режутся! Какая теснота! Конница топчет раненых; трупы дробятся под колесами артиллерии. Живые конные стены сшибаются, трещат и, под грозным гулом пальбы, при страшных криках, среди лопающихся гранат, без памяти хлещутся палашами и саблями. И вот (я боюсь, чтобы вы не закричали ура!) наша конница расшибла французские эскадроны: они мешаются, кружатся, бегут… Один между ними не хочет бежать!.. Конь под ним крутится. Блестящий всадник кличет, машет саблею. «Ко мне, французы! ко мне!» Напрасно! Он окружен чужими… Палаш и сабля русские висят над воином в фантастических одеждах, его узнали: это он! Король Неаполитанский! Его ловят, хватают!.. Слышите ли радостный крик: «Он наш! он наш! Король в полону!» Ближняя пушка, разгоряченная пальбою, с страшным треском лопается, осколки и клинья летят дугами вверх, зарядный ящик вспыхивает, и черный клуб дыма с комами взбрызнутой земли застеняют от глаз все частные явления. Чу! прислушайтесь! в лесу направо загремело. Опять этот лес ожил, опять задымился… Но там нет русских, а там сражаются… Это вестфальцы: сквозь дым и пыль французы показались им чужими; они стреляют по своим! Оставим их в этом смятении и пойдем далее.