Дуглас Рид - Хотел ли Гитлер войны: к истокам спора о Сионе

Однако Италия до сих пор не удовлетворила свои желания; у нее есть территориальные претензии, происхождение которых коренится еще в той войне. На этот раз, по словам зятя Муссолини, графа Чиано, в мае 1939 года Италия подписала с Германией тайное соглашение, согласно которому последняя обязалась не вовлекать ее в европейскую войну в первые три года с ее начала. То есть дуче снова отодвинулся в сторонку, и снова он внимательно следит за ходом борьбы. И снова она, посмотрев, как развиваются события, либо вмешается, чтобы обеспечить свои новоприобретения, либо она подсуетится и предъявит на мирной конференции свои претензии, на которые нечего будет возразить.

Итак, что же нам делать в этой ситуации? Есть два варианта. Либо некие влиятельные круги в Германии отстраняют Гитлера в течение года и заключают сделку с Францией или Англией на основании того, что «гитлеризм разрушен». Либо же мы приступаем к длительной осаде Западного вала, при этом война разрастается во всех направлениях, не оказывая непосредственного влияния на ее исход, и мы воюем до последней степени изнеможения, доверия и отчаяния, короче говоря, до последней точки и тех условий, которые я называл «китайскими» в письме, которое я направил в редакцию родной газеты в 1936 году: случайные диктаторы, которых мы видим тут и там и которые удерживают определенные территории с помощью вооруженных бандитов подобно баронам прежних времен, которые жили в эпоху всеобщего хаоса.

Первый из этих двух вариантов будет предпочтительнее — если люди, которые придут на смену Гитлеру, окажутся лучше и более заслуживающими доверия. Но существует только один метод, позволяющий найти более приличного и заслуживающего доверия немца, а именно — сделать его таковым. Другими словами, мы должны вернуться на те рубежи, на которых мы оказались после войны 1914–1918 годов. Мы должны заключить договоренность с Германией и заранее условиться о мерах, которые нужно нам вместе предпринять против нее, если она нарушит взятые на себя обязательства.

И если в тот момент мы проявим твердость и сдержим свое слово и не смиримся с тем, что она постоянно нарушает свои обещания, если у нас будет всегда достаточно сил, чтобы сокрушить любое поползновение с ее стороны отказаться от них, и если мы всегда будем начеку — то тогда она в точности будет держать свое слово, соблюдая его до самой последней буквы. Если мы начнем спорить с французами, она почувствует силу и вновь ввяжется в битву. И тогда через несколько лет мы получим новую войну.

Мы находимся в начале периода, который должен показать нам, как ляжет на стол кость. При этом нужно помнить, что те, кто связан с армией и производством оружия, не заинтересованы в том, чтобы война закончилась как можно быстрее. Поэтому теперь я хочу сделать беглый обзор стран, непосредственно заинтересованных в этом: Англии, моей родины, и Германии, страны, которая будет с нами до последнего часа.

В Англии мы идем в армию для того, чтобы «защитить свободу». При этом наши древние вольности уже давно были отменены на бумаге одним министром внутренних дел, поскольку «ирландские террористы-республиканцы» посоветовали ему сделать это; другой же министр внутренних дел закрепил результат, потому что «некая антисемитская организация» призвала своих членов «подвергнуть осмеянию правила обороны», а также что «внезапное нападение на Лондон» может «поставить евреев на колени». К сожалению, все это имеет к Гитлеру и Германии крайне опосредованное отношение.

Но, хотя бы на бумаге, свободы все-таки существуют. Более того, в жизни они играют очень большую роль. Но в любой момент их могут устранить, и при этом все аргументы, даже самые разумные, не будут приняты во внимание, в том числе и те, о которых я уже говорил.

И вот сегодня, в начале 1940 года, когда война длится лишь четвертый месяц, «промышленники» Британии через своего представителя сэра Патрика Хеннона, одного из самых горячих сторонников мистера Чемберлена в палате общин, который занимает пост Президента Национального совета промышленников, являясь, таким образом, фельдмаршалом большого бизнеса, привлекли внимание к «большой опасности, исходящей от так называемой спирали, сформировавшейся между уровнем цен и уровнем заработной платы». Даже «Таймс» писала о том, что «финансовые требования войны могут заставить людей отойти на более низкий уровень жизни… потому что то, что случилось во время прошлой войны, это предупреждение о том, что может быть, если его не предотвратить. Зарплаты выросли до нереальных размеров, но они никогда не превышали цен, а потому те, кто жил на одну зарплату, так никогда и не повысили свой уровень жизни. Приходится жертвовать во имя войны…»

Все эти аргументы были направлены против того, чего требовала в военное время Федерация шахтеров — то есть скользящего графика работы и соответствия заработной платы растущим ценам. Я самым внимательным образом постарался разобраться с этим вопросом. Вообще понятие «спираль» само по себе очень опасная вещь. «Спираль» — это попытка уравнять заработную плату с растущими ценами. Однако война уже показала, что это, в принципе, невозможно и что нет смысла пытаться воплотить это в жизнь — поскольку это будет означать «большую опасность», да к тому же разве «финансовые нужды войны не приведут к обязательному понижению общего уровня жизни»? Другими словами, цены будут, могут, должны расти — но к зарплатам это не относится. За время последней войны наемные работники «оказались не в лучшем положении», хотя они таки получили большую зарплату; очевидно, что в эту войну они окажутся в лучшем положении, если не будут добиваться повышения заработной платы.

Видели ли вы когда-нибудь более подлую мысль в столь благородной словесной оболочке? Разве контраст между такими высказываниями и сражением у Монтевидео не бросается вам в глаза?

Мы сражаемся «за свободу», «за то, чтобы покончить с гитлеризмом» — в Северном море, у Западного вала, в Южной Атлантике. Но за что «мы» сражаемся дома?

Приведенные мною цитаты (я мог бы вспомнить еще кучу аналогичных высказываний) заставляют думать о том, что наши бойцы внутреннего фронта бьются исключительно против роста зарплат. И что же будет, если требование о повышении зарплат в соответствии с ростом цен (ужасная мысль!) станет более резким и настойчивым и если рабочие, многие из которых участвовали в Первой мировой, а некоторые еще до сих пор числятся в запасе, вдруг подумают, что те, кто получает прибыли (уподобившись тем, кто получает зарплаты), тоже должны «сократить свои потребности и понизить уровень жизни», должны «пожертвовать во имя войны»? Уж не об этом ли говорят члены палаты общин, составляя очередную повестку дня заседаний?