Максим Зарезин - Еретики и заговорщики. 1470–1505 гг.

Очевидно, что «предисловие» — в первую очередь произведение публицистическое, призванное оправдать подчинение вечевой республики Москве. Его составитель оперирует не столько фактами, сколько слухами и измышлениями. В первую очередь ему требуется показать связь новгородских крамольников с Литвой, и потому фигура Михаила Олельковича оказалась весьма подходящим материалом для построения всяких инсинуаций. В благожелательном духе изображается новгородский владыка Феофил, которому противопоставляется пролитовски настроенный чернец Пимен. Это свидетельствует о том, что мы имеем дело с оперативным откликом на события, впоследствии не подвергавшемся переработке, поскольку в январе 1480 года Феофил был арестован именно за связь с литовцами.

Заметим, что «предисловию» предшествует сообщение о том, что Иван III «испроси у матери своеи у великои княини дьяка Степана Бородатого, умеющаго воротити летописцем русским. «Егда, — рече, — приидут, и онъ воспоминает ему говорити противу их измены давние, кои изменяли великим князем в давныя времена, отцем его, и дедом и прадедом». Похоже, что означенное «предисловие» — и есть продукт деятельности этого прадедушки российского пиара.

Москва начала решительные действия против Великого Новгорода 23 мая 1471 года. Однако еще до смерти митрополита Ионы (в первых числах ноября 1470-го) посол великого князя отправился во Псков с призывом быть наготове к выступлению против Новгорода. Именно в эти дни приближался к берегам Волхова Михаил Олелькович. Ему требовалось получить добро Казимира на «командировку» в Новгород, приготовиться к путешествию, — князь располагал достаточным временем, чтобы согласовать свои действия с московским правительством. Отъезд из Новгорода, внесший еще больший раздрай в и без того нестройные ряды новгородцев, совпал с началом заключительной фазы подготовки московской рати к походу на Новгород. Впереди еще была война 1477 года и зимний рейд на Волхов два года спустя, но именно в битве под Шелонью независимому будущему Великого Новгорода был нанесен смертельный удар.

В либеральной среде чрезвычайно живуч миф о Великом Новгороде, как о некоей реальной демократической альтернативе тоталитарной Москве, и соответственно, до наших дней популярны сочувственные реплики по поводу падения вечевой республики. Начало этого мифа берет начало в конце XVIII века, когда среди несообразностей русской жизни, уязвивших чувствительную душу Александра Радищева, оказалась и печальная судьба вечевой республики. Путешественник из Петербурга в Москву посвятил несколько пафосных строк прошлому Новгорода, которые содержат в себе заблуждения, бытующие и по сию пору в определенных кругах. Одно из них заключается в том, что Св. София состояла в Ганзейском союзе. Видимо, сама по себе причастность к балтийскому торговому альянсу весьма дорога либеральному сознанию, поскольку отбрасывает на Новгород золотистый отблеск благословенной западной цивилизации.

Между тем Новгород никогда в Ганзе не состоял, хотя и имел с оным союзом тесные отношения. Но не только он — активно торговали с Ганзой Белозерск, Тверь, Великий Устюг, другие города. Кроме того, за сотню лет до описываемых событий Ганзейский союз вступил в полосу длительной стагнации, завершившейся полным упадком. Собственно, для успешной постановки торгового дела на Балтике уже не требовалось дружить с Ганзой, что вовремя смекнули в Москве.

Иван III после завоевания Новгорода разогнал пригревшихся там ганзейских купцов, а основанный им на балтийском побережье Ивангород через несколько лет по товарообороту обошел Нарву. Так что москвичи умели торговать на международном рынке не хуже новгородцев. Завершая краткий экскурс в экономику, стоит заметить, что в свободолюбивой республике не осталось свободных крестьян, а половина новгородских вотчинников принадлежала к малосостоятельному классу. Сельское хозяйство не обеспечивало вечевое государство зерном не только вследствие неблагоприятного климата, но и неэффективной структуры земельной собственности.

Радищев утверждает, что «народ в собрании своем на Вече был истинный государь». Здесь первопроходец отечественного вольнолюбия явно выдает желаемое за действительное. Даже просвещенный консерватор Карамзин идеализирует новгородский вечевой строй в своей «Марфе-Посаднице», написанной, правда, до начала работы над «Историей государства Российского». Об особенностях новгородской вечевой демократии мы уже упоминали.

Св. София не годилась в образчики справедливого социального устройства и сословного согласия. Летописец пишет, что в середине XV века «не бе в Новгороде правды и правого суда…». Боярские поборы разоряли народ, и «бе кричь и рыдания и вопли и клятва всеми людьми на старейшина наша». Ответом на хозяйничанье бояр было острое недовольство средних и низших слоев города, часто проявлявшееся в форме народных волнений. Намерение боярства перейти под покровительство униатско-католической Литвы довершили раскол в новгородском обществе.

Главная причина поражения новгородцев в битве при Шелони 14 июля 1471 года — отсутствие единства среди защитников Св. Софии, отсутствие объединяющей их идеи. Против 40 тысяч новгородцев шла четырехтысячная рать москвичей. Между тем каждый новгородский полк, организованный тем или иным феодалом, действовали отдельно. Архиерейский полк вовсе не вступил в бой. Но плохая организация войска — не самая страшная беда, а организационные просчеты — не причина поражения, а следствие всеобщего разброда и шатости, неуверенности в своих силах, в завтрашнем дне вечевой республики. Новгородцы явно не рвались в бой за свои свободы, оплакиваемые позднейшими толкователями истории. Не осталось ни свобод, ни идеалов, ни государственности, которые стоило защищать.

Когда Москва и остальные русские земли все более ясно осознавали принадлежность к единому народу, который вступил на путь освобождения от ордынской зависимости и строительства национального государства, Св. София оказалась на обочине этого мощного движения. В то время, когда Москва все больше сознает себя и все чаще действует как самодостаточная суверенная держава, вечевая республика мыслит себя не более чем придатком более удачливых соседей — Литвы или Московии. Новгород превратился в Великий Новгород, в 50-е годы — в Господин государь Великий Новгород, но чем пышнее звучал титул, тем скуднее становилось стоящее за ним содержание.