Юрий Звягин - Загадки поля Куликова

А почему булгары говорят, что литовцы в войне участвовали на стороне Тохтамыша, а не Мамая? Но, простите, и наши наиболее ранние документы, как мы видели, литовцев в качестве противников Дмитрия Ивановича не называют. Похоже, до конфликта с Витовтом в 1409 г. об участии Ягайло в войне 1380 г. на стороне Мамая и на Руси не знали.

Казаки — союзники Мамая? Возможно ли это? Ведь есть легенда о том, что на Куликово поле к Дмитрию Донскому пришли донские казаки. Они-де явились с иконой Богоматери, взятой из Благовещенской церкви городка Сиротина. Образ водрузили на древке, как хоругвь, и во все продолжение битвы он пребывал среди русского войска. После победы над неприятелем казаки принесли икону в дар великому князю Дмитрию Иоанновичу, который перенес ее в Успенский собор города Коломны.

Но легенда эта в свет появилась в конце XV в. Вот, что относительно этого говорится на одном казачьем сайте {109} 109 http://cossackweb.narod.ru/kazaki/r_donsvtn.htm :

«Гребневская летопись или повествование об образе чудотворном Пресвятой Владычицы и Приснодевы Марии составлена в Москве в 1471 году. Это самый древний, из сохранившихся, документ об участии донских казаков в Куликовской битве. Гребенская летопись сообщает: „И когда благоверный Великий князь Дмитрий с победой в радости с Дону-реки, и тогда тамо, народ христианский, воинского чину живущий, зовомый казаци, в радости встретил его со святой иконой и с крестами, поздравил его с избавлением от супостатов агарянского языка и принес ему дары духовных сокровищ, уже имеющиеся у себя чудотворные иконы, во церквах своих. Вначале образ Пресвятой Богородицы Одигитрии, крепкой заступницы из Сиротина городка и из церкви Благовещения Пресвятой Богородицы.

И тогда князь Дмитрий Иоаннович принял сей бесценный дар… и по Дону реки достигает еще казача городка, Гребни, на устье реки Чир, и живущие там воины также встретили великого князя с крестами и святой иконой и в дар ему также образ Пресвятой Владычицы нашей Богородицы чудесно там у них сияющую вручили. И во все лета установил им, казакам, свое жалование „за почесть их сильную храбрость противу супостат агарянска языка““» .

Естественно, казаки считают, что все так и было, и они участвовали в битве на стороне московского князя (и, конечно же, в составе полка Боброка). Но если вчитаться в текст документа, там ничего про их воинские подвиги нет. «Народ казацкий» его уже на обратном пути встречает. Да и возвращается Дмитрий как-то странно. Ведь река Чир находится значительно южнее Куликова поля. И даже южнее Волгограда, у которого, по булгарской версии, Тохтамыш с Мамаем сражался.

Может быть, конечно, в те времена другая река Чиром именовалась. Но упомянутый городок Гребни, если судить по другим документам, лежал где-то на Северском Донце. Возможно, как полагал Евграф Савельев {110} 110 http://www.passion-don.org/ermak.html , автор еще дореволюционных работ по истории казачества, — там, где Донец выходит с гор, — и где есть старое городище. И в «Книге Большому чертежу» сказано: «А меж Лихово колодезя и Гребенных гор, на Донце перевоз татарский в Русь» {111} 111 Книга Большому Чертежу. С. 75. . То есть как раз у Гребенных гор Дмитрий мог переправляться, если шел с боя, проходившего в низовьях Дона. От этих мест и гребенские казаки название попервоначалу получили, еще до того, как на Терек переселились. Но Северский Донец к традиционному Куликову полю даже близко не подходит. Так что, возвращаясь оттуда, Дмитрий Иванович никак не мог мимо донских казаков проходить.

На Руси свои казаки были, рязанские. Они-то как раз жили, возможно, в районе верхнего Дона, и даже в битве могли участвовать. Хотя упомянуты рязанские казаки в первый раз в 1444 г.

Но вот зато кто в то время точно был, так это казаки днепровские, называемые черкасами. И они-то жили в то время действительно на территории, которая находилась на границе владений Орды и Литвы. А если учесть, что литовцы эту землю завоевали совсем недавно… Вполне могли днепровские казаки и к Мамаю податься. Мусульманами они вряд ли были. Хотя и этого исключить нельзя.

Правда, имена казачьего «бека» и его сыновей в булгарских источниках — не мусульманские: Софон, Богдан и Степан (Сабан, Бакдан и Астабан). И что, это должно было им помешать воевать против русских? Как бы не так! Были же позже азовские казаки, которых турки называли «наши казаки». Еще в XV в. они, иногда вместе с татарами, как пишет Савельев, «своими наездами наводили страх на Поле не только на русские и турецкие торговые и посольские караваны, но и на соседние народы… „От казака страх на Поле “ , писал Иоанн ІІІ крымскому хану Менгли-Гирею в 1505 г., провожая жену его через Путивль в Крым. И действительно, азовские казаки, вытесненные с 1471 г. с берегов Азовского моря турками и не находя защиты и поддержки ни у одного из соседних народов, вымещали свою злобу на всех, кого только ни встречали в Поле и по украинам Московского государства» . А как запорожцы в Смутное время ходили с поляками на Москву, помните?

Едем дальше. Могла ли основная битва быть на Мече? Наши произведения Куликовского цикла дружно называют две реки: Непрядву и Мечу. Но, если приглядеться, первая упоминается только в качестве ориентира: Куликово поле находится у устья Непрядвы. А вот относительно второй еще Краткая летописная повесть пишет: «И гнаша ихъ до рекы до Мечи и тамо множество ихъ избиша, а друзiи погрязоша въ воде и потопоша». «Задонщина»: «У Дона стоят татары поганые, Мамай-царь у реки Мечи, между Чуровым и Михайловым, хотят реку перейти» . Там же: «Набежали серые волки с устьев Дона и Днепра, воют, притаившись на реке Мече, хотят ринуться на Русскую землю» . Наконец, в «Плаче коломенских жен»: «Можешь ли ты, господин князь великий… Мечу-реку трупами татарскими запрудить?» Сказание повествует, что «яко немощно бе вместитися на том поле Куликове: бе место то тесно межу Доном и Мечею». И, как результат, Татищев пишет: «И был тягчайший бой у реки Мечи» . Так что само действие русские источники тоже больше с Мечей, чем с Непрядвой, связывают.

То есть ничего невероятного «Нариман тарихы» не сообщает. Просто кое в чем расходится с русскими летописями. Но ведь это же, как в суде: показание одного свидетеля против показания другого. И что, у кого-нибудь из них есть априори преимущество в правдивости?

Вообще, как справедливо отмечал в свое время Я. С. Лурье, «задача историка не „осуждение“ и не „защита“ источника, а, прежде всего, установление того, что он представляет собой и какие вопросы могут быть перед ним поставлены» {112} 112 Лурье Я. С. О путях доказательства при анализе источников (на материале древнерусских памятников) // Вопросы истории. 1985. № 5. С. 68. . Так вот, «Нариман тарихы» представляет из себя, насколько я понимаю, то же самое, что и наши летописи: сборник переписывавшихся не раз за минувшие века старых «историй». Естественно, в нем накопились ошибки, неточности, описки. Кое-что из старых записей переписчики неправильно понимали, и, стало быть, неправильно и вносили в текст. И, конечно же, определенные ошибки просто обязаны были закрасться при переводе на русский. В конце концов, насколько я понимаю, никто из переводчиков не был ни высококлассным филологом, ни профессиональным историком. А перевод, да еще на язык другой языковой группы, дело тонкое.