Михаил Бойцов - К чести России (Из частной переписки 1812 года)

Um Gottes Willen zerreisen Sie meine Briefe sobald Sie solche dupchgelesen haben(40). <...>

M. А. Волкова - В. И. Ланской.

22 июля. [Москва]

Спокойствие покинуло наш милый город. Мы живем со дня на день, не зная, что ждет нас впереди. Нынче мы здесь, а завтра будем бог знает где. Я много ожидаю от враждебного настроения умов. Третьего дня чернь чуть не побила камнями одного немца, приняв его за француза. Здесь принимают важные меры для сопротивления в случае необходимости, но до чего будем мы несчастна! в ту пору, когда нам придется прибегнуть к этим мерам. <...>

В Москве не остается ни одного мужчины: старые и молодые все поступают на службу. Везде видно движение, приготовления. Видя все это, приходишь в ужас. Сколько трауров, слез! Бедная Муханова, рожденная Олсуфьева, лишилась мужа. Несчастный молодой человек уцелел в деле Раевского(41), выказал храбрость, так что о нем представляли кн. Багратиону, но в тот же вечер он отправился на рекогносцировку, одетый во французский мундир, и был смертельно ранен казаком, принявшим его за неприятеля. После этого он прожил несколько дней и скончался на руках шурина своего, который прибыл сюда два дня тому назад, чтобы сообщить грустное известие матери и сестре. Последняя лишилась также дочери, которую сама хоронила.

А. С. Норов - родным.

22 июля. Город Смоленск

Здравствуйте, милый мой папенька и милая моя маменька. Получил я, слава богу, письмо ваше. Можете поверить, как я тому рад был, не получая так давно от вас оных. <...> Целую ручки ваши за деньги 400 р., ибо они мне довольно нужны, и непременно буду стараться умереннее употреблять оные. Я от того не мог писать вам некоторое время, что не было оказии и почты, притом мы стояли под Витебском, верстах в 5 от французов, и ведено еще нам было готовыми быть совершенно для вступления в дело. Французы доходили до двух верст до нас. Наш другой корпус, там их встретив, дал сражение(42), и от нас был виден огонь их стрельбы, и были слышны ружейные выстрелы, а смотря в подзорную трубку, видно было движение войск. Раненых и пленных ежеминутно мимо нас провозили. Совсем было доходило до нас, и очень жаль, что не послали нас. Французов же разбили мы и прогнали. Сегодня князь Багратион с корпусом своим к нам присоединился, Платов тоже. Бог нам помощник, и не умедлим произвести мщение над врагом нашим. Целую ручки ваши и прошу благословения вашего. Сын ваш А. Норов.

От братца получаю довольно часто письма, он здоров и с нетерпением желает скорее к вам приехать.

О. К. Каменецкий - Т. А. Каменецкому.

25 июля. С.-Петербург

Милостивый государь мой, Тит Алексеевич!

О предприятии вашем вступить в новый род служения два письма от вас я получил. И ничего на сие иного сказать не могу, как только похвалить ваше доброе намерение. Быть полезным отечеству - есть обязанность каждого. Но приступая к толь важному обстоятельству, должно беспристрастным образом рассмотреть самого себя, достаточно ли телесных сил на понесение трудов? Мужества и терпения? достаточно ли и ваше содержание описываемого вами жалования. Из письма вашего, полученного мною сего числа, заключаю я, что вы предпочитаете конную службу. Но мне не известно, езжали ль вы когда верхом на лошадях, буде не езжали, то я советовал бы на наемной лошади поездить сутки, двое или трое, испытав и в себе этим самым способности и обдумав хорошенько все обстоятельства. Попросите совета у своего благодетеля Ивана Андреевича(43) и буде он найдет предполагаемое вами намерение основательным, в то время избрав из своих сотоварищей или благодетелей надежного человека и поручив ему в призрение брата своего Дмитрия, призвав в помощь бога, можете вступить в новую службу и быть уверенным, что вам не престанет желать добра

ваш покорный слуга Осип Каменецкий <...>.

П. И. Багратион - Ф. В. Ростопчину.

[24-25 июля. Ок. Смоленска]

По желанию вашему я пишу. Оно точно так, но между нами сказать, я никакой власти не имею над министром(44), хотя и старше я его. Государь по отъезде своем не оставил никакого указа на случай соединения, кому командовать обеими армиями, и по сей самой причине он яко министр... Бог его ведает, что он из нас хочет сделать: миллион перемен в минуту, и мы, назад и вбок шатавшись, кроме мозоли на ногах и усталости, ничего хорошего не приобрели, а что со мною делали и делают с мая самого месяца, я вам и описать не могу, но к великому стыду короля Вестфальского(45), маршала Давуст и Понятовского, как они ни хитрили и ни преграждали всюду путь мне, я пришел и проходил мимо их носу так, что их бил. Теперь, по известиям, неприятель имеет все свои силы от Орши к Витебску, где и главная квартира Наполеона. Я просил министра и дал мнение мое на бумаге идти обеими армиями тотчас по дороге Рудни прямо в середину неприятеля, не дать ему никакого соединения и бить по частям. Насилу на сие его склонил, но тотчас после одного марша опять все переменил - никак не решается наступать, а все подвигается к Смоленску(46). Истинно, не ведаю таинства его и судить иначе не могу, как видно, не велено ему ввязываться в дела серьезные, а ежели мы его [неприятеля.- М. Б.] не попробуем плотно по мнению моему, тогда все будет нас обходить, и мы тоже таскаться, как теперь таскаемся. По всему видно, что войска его не имеют уже такого духа, и где встречаем их, истинно, бьют наши крепко. С другой стороны, он не так силен, как говорили и ныне говорят, ибо, сколько мне известно, ему минута дорога; длить войну для него невыгодно, следовательно, здравый рассудок заставляет меня судить: или он сбирает все свои силы и готовится на важный удар, или при сильном нашем наступлении будет отступать, опасаясь тылу своего(47). А всего короче скажу вам, что он лучше знает все наши движения, нежели мы сами, и мне кажется, по приказанию его мы и отступаем, и наступаем. От государя давно ничего не имею, впрочем, армия наша в таком духе и в расположении всем умереть у стен отечества и знамен государя, [что] желает наступать. Но вождь наш - по всему его поступку с нами видно - не имеет вожделенного рассудка или же лисица. <...> О, боже! если бы дали волю, этого черта Пинети(48) с нашею армиею в пух бы разбил. <...> Неприятель от моих аванпостов 20 верст, а от меня 40; вчерась еще далее отступил. Впрочем, все хорошо. Я думаю, вам известно, что ген [е-рал]-лейт[енант] Витгенштейн разбил корпус фельдмаршала Удино, взял в плен до 3 т., равно несколько пушек и преследовал за Полоцк. Равно в Литве, в г. Кобрине Тормасов разбил корпус саксонцев, взял пушки и знамена(49). Словом сказать, во всяком случае где повстречались, там их порядочно откатали, а два медведя еще не сходились, Барклай и Пинети. <...>

Истинно вам скажу, что едва дышу от множества припадков, усталости духа и тела моего.

Н. М. Карамзин - брату.