Вольдемар Балязин - Русско-прусские хроники

Вскоре в Митаву приехал и Меншиков, где встретился со своим соперником на курляндский трон. Желая сразу же поставить Морица на место, Меншиков первым делом спросил:

- А кто ваши родители?

Мориц ответил вопросом на вопрос:

- А кто были ваши?

Курляндское дело кончилось в конце концов ничем для обоих соискателей. Причем, Мориц потерпел двойное фиаско: он не только лишился перспективы завладеть троном, но и получил отказ в своих матримониальных намерениях. Последнее же обстоятельство связано с комическим эпизодом, более смахивающим на фарс.

В Митаве Мориц жил во дворце своей невесты, в одном из его крыльев. Ожидая благополучного исхода сватовства, пылкий кавалер не оставлял без внимания и молодых придворных красавиц. Одной из его пассий оказалась фрейлина Анны Ивановны, которую граф Саксонский среди ночи провожал домой. Во дворе замка лежал глубокий снег, и Мориц понес свою любовницу на руках. Внезапно он споткнулся, поскользнулся и упал, выронив фрейлину в снег. И вдруг он услышал пронзительные женские крики. Это кричала испуганная фрейлина и еще кто-то другой. Оказалось, что Мориц упал, споткнувшись о спящую пьяную кухарку с черной дворцовой кухни. Обе женщины, испугавшись, стали пронзительно и громко кричать. Во дворце возник переполох, проснулись его обитатели и в том числе Анна Ивановна, получившая очевидное доказательство того, каков ее жених.

И все же, несмотря на скандал, Мориц остался в Митаве. Неизвестно сколько бы он жил там, если бы туда ни пришли четыре русских полка, присланных специально для того, чтобы изгнать докучливого претендента на курляндский трон. Мориц бежал из замка, на рыбацкой лодке переправился через реку Лиелупе и затем добрался до Данцига.

Так завершилась очередная неудачная для Анны Ивановны попытка замужества.

Все это рассказано для того, чтобы читатель мог представить, кого ожидал в России императорский трон, кого пригласили в Петербург не очень-то дальновидные верховники.

Как бы то ни было, но будущая российская императрица, выехав из Митавы 29 января 1730 года, 10 февраля приехала в Москву, объявленную покойным Петром II, как уже упоминалось, единственной столицей России.

Эрнст - Иоганн-Бирон

Вернемся теперь к началу царствования Анны Ивановны, когда она, сокрушив верховников, стала самодержавной императрицей.

Укрепляя доставшуюся ей власть, Анна Ивановна восстановила Сенат, а 18 октября 1731 года по инициативе Остерма-на был образован Кабинет министров "для лучшего и порядочней шего отправления всех государственных дел, подлежащих рассмотрению императрицы". Кабинет министров обладал широкими правами в области законодательства, управления. суда и контроля за всеми государственными учреждениями в столице и на местах.

В его состав вошли три кабинет-министра: граф Гавриил Иванович Головкин, родственник Натальи Кирилловны Нарышкиной. канцлер при Петре I и президент Коллегии иностранных дел; князь Алексей Михайлович Черкасский, сенатор и один из активнейших врагов верховников; и граф Андреи Иванович Остерман, фактический руководитель русской внешней политики во все годы правления Анны Ивановны.

В 1735 году по указу императрицы подписи трех кабинет-министров равнялись ее собственной. После смерти Головкина его место в Кабинете занимали последовательно Павел Иванович Ягужинский, Артемий Петрович Волынский и ближайший сподвижник Бирона Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. По мастным прерогативам Кабинет министров стал верховным учреждением государства, отодвинув Сенат на второе место.

Сделавший более прочих для укрепления самодержавной власти Анны Ивановны офицер-преображенец Семен Андреевич Салтыков, родственник императрицы по ее матери -Прасковьи Салтыковой, на следующий же день после переворота стал генерал-лейтенантом, а вскоре и генерал-аншефом. Кроме того он получил придворный чин гофмейстера и имение с десятью тысячами душ.

Теперь и Бирон мог приехать к своей возлюбленной, что он вскоре и сделал.

Анна Ивановна снова перенесла столицу в Петербург и со всем двором переехала на берега Невы, оставив Салтыкова генерал-губернатором и Главнокомандующим Москвы, а 9 февраля 1732 года пожаловала ему титул графа.

И все же Салтыков не стал первым сановником империи. Им несомненно являлся обер-камергер Эрнст-Иоганн Бирон, пока еще остававшийся Бюреном.

И тогда в Митаве, и в Москве и в Петербурге. Бирон и его семейство всегда жили в одном дворце с Анной Ивановной. И до женитьбы Бирона, и после, спальни герцогини Курляндской и ее фаворита находились рядом и соединялись дверью. Так стало и в России. Казалось бы, фаворит обязан был сохранять абсолютную верность своей государыне или, во всяком случае, скрывать от нее свои похождения. Однако не тут-то было. Правда, первое время Бирон был осторожен и не подавал императрице поводов к ревности. Но когда Анна Ивановна стала стареть и все чаще болеть, он увлекся по-прежнему влиятельной конфиденткой - доверенной подругой и наперсницей Елизаветы Петровны, уже знакомой нам Маврой Егоровной Шепелевой, которая после смерти Анны Петровны возвратилась из Киля в Петербург и снова перешла к цесаревне Елизавете в прежнем качестве фрейлины. Шепелева была умна, богата, но некрасива, хотя последнему ее качеству мало кто из мужчин придавал значение, вполне довольствуясь двумя первыми. Кроме того она слыла большой искусницей в альковных делах, а эту сторону женского нрава мужчины всегда считали наизначительнейшей. Что же касается ее влияния на Елизавету Петровну, то здесь Мавра Егоровна не имела себе равных.

Этого в совокупности оказалось достаточно, чтобы Эрнст Бирон, имевший свои виды на цесаревну, стал любовником Шепелевой, а вскоре искренне, насколько мог. полюбил ее.

Анна Ивановна знала об их романе, сердясь, называла Шепелеву Маврушкой, но ничего поделать не могла, хотя однажды не постеснялась прибегнуть к помощи нелюбимой кузины, чтобы образумить изменника. В одном из немногих писем Елизавете Петровне раздосадованная Анна Ивановна писала: "Герцог и Маврушка окончательно опошлились. Он ни одного дня не проводит дома, разъезжает с нею совершенно открыто в экипаже по городу, отдает с нею вместе визиты и посещает театры".

Разумеется, амурные похождения фаворита были не самым важным его делом: для Бирона на первом месте всю жизнь стояла "одна, но пламенная страсть" - обладание властью. Все иные свои стремления, увлечения и привязанности он ставил в прямую зависимость от того, способствуют ли они достижению его главной цели - безграничной, практически, самодержавной власти. Он хорошо понимал, что одного влияния на императрицу, хотя бы и беспредельного, недостаточно, как недостаточно и признания его первым сановником империи со стороны российских министров и фельдмаршалов. Он желал, чтобы о его власти знали и при важнейших иноземных дворах.