Юрий Алексеев - Закат боярской республики в Новгороде

Не было теперь у новгородцев ни посадника Якуна, ни младенца князя Романа Мстиславича, праправнука Мономаха, который тогда сидел у них в городе как символ связи с Русской землей. Не было боевого воодушевления, твердой организации, ясной цели. Во имя чего горожанам терпеть голод и опасности осады? Для чего бороться с войсками Русской земли? Для того, чтобы господином в Новгороде стал король Казимир?

Война была проиграна, и проиграна бесповоротно. Только мир мог спасти положение господы, ее власть над Новгородской землей, прежний политический уклад боярской республики.

27 июля к великому князю на Коростынь явилась новгородская депутация. С нареченным архиепископом приехали посадники, тысяцкий и житьи люди со всех пяти концов. Начались переговоры о мире.

Страшное лето стояло на Новгородской земле. От небывалой засухи пересохла река Ловать. Горел хлеб на полях. Горели деревни. «А земля их вся пленена и пожжена до моря...» Все новгородские пригороды выступили против своего главного города. «Изо всех земель их пешею ратию ходили на них»,— говорит московский летописец.

Все рухнуло. Сдались на капитуляцию Демон и Вышгород, псковичи стояли в двадцати верстах от Новгорода.

Грамота о заключении мира. Коростынский договор от 11 августа 1471 г. Фрагмент.

27 июля, в тот самый день, когда начались переговоры в Коростыни, в, далеком Заволочье произошла последняя битва войны. Князь Василий Васильевич Гребенка и воевода Василий Микифорович с ратью Из двинян, заволочан и печерян встретились на Двине, при устье Шиленги, с великокняжескими войсками: воеводы Василий Федорович Образец и Борис Матвеевич Тютчев вели устюжан и вятчан.

Обе рати шли в гребных судах. Увидев друг друга, они высадились на берег. «Съступившимся им на рат-. ный бой, и паде многое множество с обе половины». Но двиняне «не тягнуша по князе по- Васильи Васильевиче и по воеводу по Васильи по Микифоровиче...» Так пишет новгородский летописец. Так, вероятно, оно и было на самом деле. Какой был смысл двинянам сражаться за интересы своей метрополии, за интересы своих господ— новгородских бояр? По словам московского летописца, у новгородских воевод было втрое больше людей, чем у московских,— двенадцать тысяч против четырех. Тем не менее они были разбиты. Сам князь Василий, раненный, «убеже на Колмогоры», а оттуда кружным путем «в мале дружине» добрался до Новгорода. А московские воеводы «приведоша... всю землю ту за великого князя». Пушное эльдорадо боярской республики оказалось в руках победителей. Теперь уже не было надежды, как когда-то в дедовские времена, что новгородские молодцы, взяв благословение у владыки, лихим ударом восстановят на Двине старые порядки. Времена изменились. Господин Великий Новгород со дня на день ждал появления перед своими стенами великокняжеских войск. На Коростыни архиепископ Феофил и его спутники униженно вымаливали приемлемые условия мира.

Не в первый раз приходилось представителям новгородской господы просить мира у своего сюзерена. Так бывало при Василии Васильевиче и при Дмитрии Донском, так бывало и раньше. Но дело всегда оканчивалось восстановлением прежних отношений. Господа полностью сохраняла свою власть, внутренний политический строй Великого Новгорода и система его связей с другими землями оставались без изменений. Выплатив штраф-контрибуцию в знак признания своего поражения, боярская республика продолжала жить своей жизнью.

Текст договора, подписанного в Коростыни 11 августа 1471 года, сохранился в двух списках, близких по времени к подлиннику, — в Государственном древлехранилище в Москве и в Публичной библиотеке в Ленинграде. В каждом списке — две грамоты, новгородская и московская.

Обе начинаются с перечисления новгородских послов, которые «по благословению нареченного на архиепископьство... священноинока Феофила» «приехоша к великому князю... всея Руси» (как гласит текст новгородской грамоты). Это пять посадников (по одному от каждого конца) и пять житьих (тоже по одному от конца). Переговоры и подписание грамоты было доверено, таким образом, представителям только верхнего слоя новгородского общества. «Меньшие» и «черные люди» в этом важнейшем политическом акте формального участия не принимали. То же было и пятнадцать лет назад в Яжелбицах. Многие статьи обеих грамот повторяют старые положения новгородско-княжеских докончаний. Но было бы очень опасным за этим внешним формальным сходством не увидеть принципиально новых черт, составляющих специфику Коростынского договора.

Изменилась, прежде всего, сама процедура заключения договора. В Яжелбицком докончании февраля 1456 года фигурируют послы — полномочные представители суверенной (в своих пределах) власти. Приехав к великому князю, они «докончали мир» с ним. В Коростынском докончании новгородские делегаты (в новгородской грамоте) послами уже не названы. Зато здесь указано, что они прежде всего «добили челом своей господе, великим князем». Термин «господин, господа» повторен и в конце документа: «господине князь великий... целуйте крест ко. всему Великому Новгороду... Также... весь Великий Новгород целуем крест ко своей господе, к великому князю». Впервые за долгие века новгородско-великокняжеских отношений, «розмирий» и «докончании» Господин Великий Новгород официально признает великого князя всея Руси своим господином.

Впервые Господин Великий Новгород официально обязуется навсегда и безоговорочно порвать с Литвой: «Хто король или великий князь на Литве ни буди... нам, вашей отчине Великому Новугороду, мужем вольным, не отдатися никоторою хитростию. А быти нам от вас, от великих князей, неотступными ни х кому. А князей нам у короля... себе на пригороды не просити, ни при-имати из Литвы князей в Великий Новгород».

Господин Великий Новгород официально признает себя «отчиной» великого князя всея Руси и тем самым принимает концепцию политического единства Русской земли, как изначального и единственно законного се состояния. Ту концепцию, которая была впервые провозглашена великим князем осенью 1470 года в переговорах с тогдашними новгородскими послами. Ту концепцию, которая стала доктриной единого Русского централизованного государства. Но, как и их соседи псковичи, новгородцы — не только «отчина» великого князя, т. е. органическая часть Русского государства, но еще и «мужи вольные»—как и псковичи, они сохраняют свой внутренний статус, свой особый порядок управления.

«А на владычество нам, Великому Новугороду, избирати... по своей старине. А ставитися нашему владыце в дому Пречистые... на Москве... у митрополита... А инде нам владыки опроче московского митрополита нигде не ставити».