Юрий Алексеев - Закат боярской республики в Новгороде

Осенью 1520 года, после долгой осады, Стокгольм открыл наконец ворота своему королю и повелителю — Кристиерну II Датскому, В грамоте, скрепленной печатями короля, епископа и государственного совета, горожанам была обещана полная амнистия. В главном соборе Стокгольма на Кристиерна торжественно возлагается корона королей Швеции. Цвет городского общества приглашается в королевский дворец...

Фрагмент памятника Тысячелетию России. Марфа Борецкая.

Ровно в полдень 8 ноября под звуки трубы два епископа, бургомистры, члены городского совета, двенадцать светских аристократов, окруженные палачами и стражей, выводятся на большую городскую площадь... В первый день было казнено около ста человек, на следующий день расправа продолжалась. Три дня по улицам и площадям текла кровь

и лежали горы непогребенных трупов. Потом, по распоряжению короля, все они сваливаются в огромные кучи и сжигаются. Это была знаменитая в истории скандинавских стран «Стокгольмская кровавая баня». Кристиерн II сводил счеты с непокорными подданными... По сравнению с датским королем поведение великого князя Ивана Васильевича кажется парадоксальным. Ни виселиц на площадях, ни публичных четвертований... А ведь Новгород оказывал не менее упорное сопротивление, чем Стокгольм, и был не менее опасным врагом. В чем же причина такого, сравнительно очень гуманного отношения к побежденному городу? Не в при-» родном добросердечии государя всея Руси, а в дальновидном расчете, в политической стратегии строителя великой Российской державы. Кристиерн Датский хотел внушить жителям Стокгольма страх, великий князь Иван Васильевич стремился привлечь новгородцев на свою сторону. Для Кристиерна, хотя он и считал себя шведским королем, Стокгольм был чужим городом с враждебным населением. Для Ивана III Новгород был его «отчиной», частью Русской земли. Пораженные ужасом шведы недолго пребывали в оцепенении — на «кровавую баню» они ответили массовым восстанием, и с датским владычеством было покончено. Великий Новгород вошел в состав великого Русского государства. Торжественный въезд короля в Стокгольм был концом его гордой власти, вступление великого князя в Новгород стало началом новой эпохи в истории Русской земли.

Трудная зима была на исходе. 5 марта в Москву въехал государь всея Руси. За ним везли вечевой колокол. «И привезен бысть, и вознесли его на колоколницю на площади и с прочими колоколы звонити».

«До зде все сконцашася о Великом Новегороде», — пишет псковский современник событий.

Кончилась боярская республика на Волхове, а вместе с ней — старая удельная Русь. В судьбах Новгорода, в судьбах нашего Отечества был пройден важный рубеж. Наступило единство Русской земли под знаменем Москвы. В грядущий XVI век Русь вступала могучим государством, сбросившим оковы ордынского ига. Новгородский колокол на площади Московского Кремля, колокола Твери и Ярославля, Рязани и Суздаля, Нижнего Новгорода и Переяславля дружно отбивали отныне новое время.

«Река времен в своем стремлении уносит все дела людей...» Прах автора этих строк, одного из величайших русских поэтов покоится в новгородском Детинце. 11сподалску от нею возвышается памятник Тысячелетия России. Фигуры деятелей прошлого безмолвно застыли друг подле друга. Отшумели вековые споры.

Памятник Тысячелетия России

События былых времен живут в памяти потомков в дымке романтического ореола. Но прошлое не нуждается в апологии. Истина, историческая действительность, богаче и ярче, суровее и сложнее, чем любое представление о ней.

С конца XVIII века русские романтики —и консервативные, и революционные, за исключением, пожалуй, одного только Белинского,— почти неизменно тосковали о новгородской «свободе».

Нет, не был боярский Новгород, даже в лучшие свои времена, цитаделью «свободы». Общественный строй архаической феодальной республики, богатевшей от продажи собольих шкурок далеконе был идиллией. Закономерный, необходимый этап развития Русской земли, он нес в себе и свое оправдание, и свой приговор. Выполнив свою историческую миссию, он с необходимостью должен был уступить место другой форме политического бытия, способной решить новые насущные задачи — объединить Русскую землю и отстоять ее независимость.

Деятели прошлого — не символы добра и зла, а живые люди, наделенные общечеловеческими пороками и добродетелями и реальными приметами своей эпохи. Упрямая старуха Марфа Борецкая, стремившаяся передать Новгород под власть Литвы, мало похожа на романтическую героиню Карамзина.

Первый государь всея Руси, мудрый прагматик, одержавший верх в борьбе с новгородскими боярами, был сыном своего сурового времени, а не сентиментального XVIII века. Как и его ранний современник Людовик XI Французский, он прозаическими средствами делал прозаическое, но жизненно необходимое дело.

История имеет свои законы. Каждое время отвечает только на свои вопросы, решает только те задачи, которые реально стоят перед ним. На исходе средних веков повсюду в Европе муниципальные вольности и феодальные иммунитеты уступали место централизации государственной власти. Иного пути в будущее не было ни для Англии, ни для Франции, ни для России. Этот путь далеко не был усыпан розами, но в исторической действительности он был единственно возможным. Германия и Италия, истерзанные феодальными войнами и истоптанные сапогами наемных ландскнехтов, долгими веками являли печальный памятник затянувшейся раздробленности.

Нет, не был, не стал, и не мог стать феодальный Новгород «колыбелью русской вольности». От боярской республики до «свободы», о которой мечтали декабристы, было ох как далеко. Русская демократия, как и западноевропейская, рождалась не из феодальной анархии и не из магнатских привилегий.

Великий Новгород не надо приукрашивать. Он и так имеет завидную историческую судьбу. Ярким светом горит его образ в памяти нашего Отечества. Суровые лики новгородских икон, строгая простота храмов... Века шумных вечевых споров, века славных деяний воинов, купцов, мореходов... Нет без них России, нет без них русского человека, нет без них прошлого нашей великой страны.

Приложение: Извлечения из комиссионного списка 15 века Новгородской Первой летописи