Дмитрий Володихин - Опричнина и «псы государевы»

Вот только упоительно прибыльный «проект» обернется большими сложностями. В том числе и для самого «отца-основателя» боярина Басманова. Причина проста: одного хотели от опричнины старинные боярские рода Москвы, другого искал в ней государь Иван Васильевич, а жизнь направила ход событий по третьему руслу. И в итоге получилось нечто такое, чего не ожидал никто.

Прежде всего, никто не рассчитывал, что опричнина вызовет столь концентрированное недовольство и даже открытое сопротивление. Во-вторых, никто, помимо самого монарха, даже в самом дурном сне не мог себе представить, сколь свирепыми мерами будет подавляться это сопротивление. А порой и просто тень, возможность сопротивления…

Многие видные опричники последовательно проходили через каскад испытаний, делавшихся от раза к разу всё более жестокими; проверялось, как далеко может зайти человек, желая сохранить свое положение в опричной иерархии. И далеко не всегда те, кто стоял у истоков опричной иерархии, могли переступить через себя — через веру и совесть.

Подобные испытания выпали и на долю Алексея Даниловича.

С первым из них ему пришлось столкнуться осенью 1568 года.

У опричнины было немало противников. Еще летом 1566 года, после того как завершился Земский собор, решавший судьбу Ливонской войны, открыто выступила оппозиция. Ее вожди били челом великому государю об опричнине: «не достоит сему быти». Некоторые из них поплатились за свою дерзость головами… Позднее открылся заговор (то ли видимость заговора, якобы возглавленного Иваном Петровичем Федоровым). Но самым упорным и самым серьезным действительным врагом опричных порядков оказался митрополит Филипп.

Заняв митрополичью кафедру в Москве летом 1566 года, он начал с того, что потребовал у царя отменить опричнину. Тогда Ивану IV удалось достигнуть компромисса с суровым духовным пастырем. Однако расследование «дела Федорова» привело к массовым репрессиям — впервые в политической истории России. Митрополит сначала тайно увещевал государя, вымаливая милосердие для своей паствы. Это ничуть не помогло. Тогда он выступил открыто.

Филипп публично отказался благословить царя. Мало того, он начал принародно обличать опричнину, поскольку видел в ней нарушение Христовых заповедей.

Ранняя опричнина стояла на представителях старинных московских боярских родов. Колычевы-Умные, близкая родня митрополита, как уже говорилось, вошли в тесный круг семей, руководивших ею бок о бок с монархом. Очевидно, именно они способствовали возвышению Филиппа. Прежде он был игуменом Соловецкого монастыря, т. е. настоятелем далеко не самой известной русской обители на самом краю христианской ойкумены. И вдруг его вызвали в Москву, поставили на митрополичью кафедру… Колычевы-Умные, очевидно, полагали увидеть в родиче всю ту же старинную «доблесть» — умение порадеть за семейство. Да высокие рода нетитулованной знати, надо полагать, с облегчением вздохнули, когда предшественник Филиппа, несговорчивый митрополит Афанасий, покинул кафедру, а на смену ему пришел «свой человек». Вероятно, Умные, подготавливая взлет Филиппу, говаривали другим столпам опричнины что-либо вроде: «Да он из наших!»

И впрямь, Филипп, в миру Федор Степанович Колычев, был выходцем именно из этой среды. Вот только он сломал в своей личности все душевные устремления, на которые могло бы опереться чувство родовой взаимовыручки. Он прошел суровую монашескую школу на Соловках. Он возвысился там до настоящих духовных подвигов. И не собирался возвращаться к бытовой правде: «Как не порадеть своему человечку?!»

Митрополит Филипп по биографии своей и по свойствам характера — прямая противоположность боярину Басманову. Один желал военной карьеры, добивался ее и добился. Добился честно — трудами, искусством и отвагой. Но другой, представитель столь же, если не более, влиятельного рода, чем Плещеевы, в молодые годы решительно отказался от карьеры. Один всеми силами искал власти, а другой противился всякому возвышению: Филипп дважды отказывался от игуменства и не сразу принял митрополичий посох. Один, поднявшись высоко, всеми силами заботился о родне. Другой отринул родовую честь совершенно, предпочтя ей идеалы древних христиан — мучеников за веру.

Так что на место Афанасия, недовольного опричниной, но не смевшего возвыситься до публичного словесного бичевания опричников, пришел митрополит-кремень, дерзнувший и самому государю бросать укоризны.

Всю первую половину 1568 года длилось противостояние государя и митрополита. Иван Васильевич требовал повиновения. Филипп не повиновался. Напротив, он всё усиливал свои обличения опричных кровопролитий, и он готов был принять мучение за веру, ибо видел в них попрание Христовой веры.

Митрополита попытались обвинить в гомосексуализме. Обвинения скоро были опровергнуты. Большая «комиссия» следователей отправилась на Соловки — производить «дознание» о тех годах, которые Филипп провел там на игуменстве. Отношения с царем накалились до предела, доходило до ссор в присутствии множества людей.

Осенью 1568 года гром грянул.

Странные и некрасивые события произошли, по разным источникам, то ли 4, то ли 8 ноября. {186} 186 Существует свидетельство, согласно которому Филипп положил митрополичий посох и мирно оставил сан, однако, по воле царя его уговорили облачиться в митрополичьи одежды вновь и отправили на последнее богослужение, собираясь публично унизить. Но достоверность этого свидетельства вызывает серьезные сомнения.

Митрополит Филипп служил в Успенском соборе, когда под церковные своды ворвалась воинская команда во главе с великим опричным боярином Алексеем Даниловичем Басмановым-Плещеевым. Он сыграл роль главного распорядителя.

Алексей Данилович объявил Филиппу волю царя: «Ты недостоин святительского сана!» Из-за спины его вышли приказные люди и принялись зачитывать показания лжесвидетелей. Филипп смиренно смотрел на своих гонителей, не говоря ни слова в свое оправдание и не пытаясь с ними спорить. Как только смолкли голоса чтецов, Басманов подал своим людям знак, и те бросились на Филиппа, сорвали с него архиерейское облачение со знаками сана. Митрополит оставался спокоен. Его позорили, его пытались выставить в жалком свете, но вышло иначе. Он не выдал ни словом, ни жестом страха или удивления. Стоя в разорванных одеждах, митрополит отворотился от опричников и недрогнувшим голосом промолвил, обращаясь к священнослужителям: «О чада! Скорблю, расставаясь с вами, но радуюсь, что послужил Церкви. Церковь наша овдовеет, и будут в ней пастыри как презренные наемники»… Подскочившие опричники не дали ему попрощаться. Они напялили на митрополита рваную монашескую рясу, сшитую из лоскутков. Затем Филиппа вытолкали из храма, нанося удары метлами, и посадили на воз. Пока его вывозили из Кремля, охрана изощрялась в брани. Опальному архиерею грозили страшными наказаниями.