Максим Зарезин - В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории

Между тем стрельцы, стоявшие на страже у Чертольских ворот, увидели лежащего государя и, услышав стоны его, спешили помочь ему и хотели отнести его во дворец. Народ, заметив это, уведомил бояр, которые тотчас оставили Гофмейстерину, и бросились с крыльца, в намерении умертвить Димитрия; тщетно стрельцы, им убежденные, старались спасти его; положив на месте одного или двух бояр ружейными выстрелами, они вскоре должны были уступить силе.

Бояре схватили разбившегося в падении царя и повлекли его так, что он мог бы сказать с пленником Плавта: слишком несправедливо тащить и колотить в одно время. Его внесли в комнаты, прежде великолепно убранные, но тогда уже разграбленные и изгаженные. В прихожей было несколько телохранителей под стражею, обезоруженных и печальных. Царь взглянул на них, и слезы потекли из глаз его; он протянул к одному из них руку, но не мог выговорить ни слова; что думал, известно только Богу сердцеведцу; может быть он вспомнил неоднократные предостережения своих верных Немцев! Один из копьеносцев, Ливонский дворянин, Вильгельм Фирстенберг, пробрался в комнату, желая знать, что будет с царем; но был заколот одним из бояр, подле самого государя. «Смотри», говорили некоторые вельможи «как усердны псы Немецкие! И теперь не покидают своего царя; побьем их до последнего!» Но другие не согласились.

Принесшие Димитрия в комнату поступали с ним не лучше жидов: тот щипнет, другой кольнет. Вместо царской одежды, нарядили его в платье пирожника и осыпали насмешками. «Поглядите на царя Всероссийского», сказал один: «у меня такой царь на конюшне!» «А я бы этому царю дал знать», говорил другой. Третий, ударив его по лицу, закричал: «Говори, к… с… кто ты, кто твой отец и откуда ты родом?» «Вы все знаете», отвечал Димитрий, «что я царь ваш, сын Иоанна Васильевича. Спросите мать мою: она в монастыре; или выведите меня на Лобное место и дозвольте мне объясниться». Тут выскочил с ружьем один купец, по имени Валуев, и сказав: «чего толковать с еретиком? вот я благословлю этого Польского свистуна!» прострелил его насквозь.

Между тем, старый изменник Шуйский разъезжал на дворе верхом и уговаривал народ скорее умертвить вора. Все мятежники бросились ко дворцу; но как он был уже наполнен людьми, то они остановились на дворе и хотели знать, что говорил Польский шут; им отвечали: Димитрий винится в самозванстве (чего он впрочем, не сделал). Тут все завопили: «Бей его, руби его». Князья и бояре обнажили сабли и ножи: один рассек ему лоб, другой затылок; тот отхватил ему руку, этот ногу; некоторые вонзали в живот ему ножи. Потом вытащили труп убиенного в сени, где погиб верный Басманов, и сбросив его с крыльца, кричали: «Ты любил его живого, не расставайся и с мертвым!» Таким образом, тот, кто вчера гордился своим могуществом и в целом свете гремел славою, теперь лежал в пыли и прахе. Бедствие поразило и его, и супругу, и гостей в девятый день после брака. Не худо было бы и другим остерегаться такой же свадьбы: она была не лучше Парижской. Димитрий царствовал без 3 дней 11 месяцев.

Убийство Поляков. Исступление народа. Переговоры бояр с Мариною и отцом ея. Труп Самозванца на Красном площади. Мнимое чудо над телом его. Молва о спасении Димитрия. Свидетельство Бера. Свойства Самозванца. Доказательства, что он не был Димитрий: слова Басманова и других свидетелей современных.

Во время бунта, несколько сот Русских окружили дом, где жил воевода Сендомирский с своими гайдуками и служителями: этот дом находился в Кремле, недалеко от царских и патриарших палат, и принадлежал некогда Борису Годунову; поставив против ворот пушки, Русские так крепко стерегли его, что не только человеку, но и собаке нельзя было выскочить. И так господин воевода не мог подать помощи своему зятю; впрочем, решился дорого продать свою жизнь, если бы на него напали.

По убиению царя и Басманова, первыми жертвами злобы народной были музыканты и песенники, люди невинные, благонравные и в своем деле искусные: все они, человек до 100, были побиты в Кремле, в монастырских домах, пожалованных им покойным государем. Потом дошла очередь до Поляков, живших в Китай-городе и других частях Москвы. Многие из них вскакивали с постелей в одних рубахах и прятались в погреба, в солому, даже в навоз; но тщетно: Москвитяне находили их и убивали, иных кольями, других каменьями или саблями; а жен и дочерей отвели к себе.

Но брат царицын, пан староста, при помощи слуг и благородных Поляков, оборонялся весьма храбро в своем доме, находившемся против пушечного двора: здесь пало много Русских. Такую же твердость явили и царицыны зятья, которые вместе с Польскими послами, вооружив до 700 человек, в том доме, где умер Датский герцог Иоанн, объявили народу, что они станут палить по городу, зажгут свой дом, сядут на коней и до последнего человека будут защищать себя, если Русские не поклянутся оставить их в покое. То же сделали и Димитриевы Польские всадники: никто из Русских не смел войти к ним на двор. Напоследок Москвитяне привезли пушки, навели их на дом царицына брата и начали палить: после двух выстрелов, Поляки согласились сдаться, только с тем, чтобы жизнь и имущество их были неприкосновенны. Русские дали слово и целовали крест. Но осажденные не верили им и хотели говорить с знатнейшими особами: тогда явился старый изменник Шуйский с товарищами и дал клятву не трогать Поляков; только просил их дня два не выходить из дома, потому, что Москвитяне злятся на них за оскорбление своих жен и дочерей.

Народ столь же милостиво поступил и с теми Поляками, которые по многолюдству могли обороняться; если же находили в доме человек 6, 8, 10, 12 и 14, всех побивали без пощады, как собак.

Несколько Поляков, сев на коней, спешили ускакать в Немецкую слободу; но к несчастью, попались к таким людям, которых в Ливонии, или Германии, казнили бы позорною смертью: то были перекрещенные мамелюки, враги христиан, преданные более Русским, нежели Немцам; Димитрий не удостоил их чести принять в свою гвардию, справедливо думая, что они, изменив Богу, не будут верны и царю. Бездельники, ожесточенные против Димитрия и Поляков более самих Русских, схватили несчастных беглецов, думавших найти у них спасение, раздели их донага и всех умертвили.

Дьявольская резня продолжалась с 3 часов до 11. Поляков погибло 2135; в числе убитых были студенты, Немецкие ювелиры и купцы Аугсбургские, имевшие много денег и всякого добра. Злодеи бросали тела убиенных на улицы, в жертву собакам и Русским площадным лекарям, которые вырезали жир из трупов. Двое суток лежали мертвые под открытым небом; в третий день убийца Шуйский приказал их подобрать и похоронить в Божьем доме. Никогда, доколе мир стоит, потомство не забудет 17 мая: как ужасен был этот день для иностранцев! Нельзя изобразить его словами; поверит ли читатель? шесть часов кряду гремел набат без умолка, раздавались ружейные выстрелы, сабельные удары, топот коней, гром колесниц и крик остервенившегося народа: «Суки, руби к…. д… Поляков!» Глас милосердия замолк в душах Москвитян: жестокие не слушали ни просьб, ни молений.