Максим Зарезин - В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории

После того пастырь убеждал гофмейстерину и госпож фрейлин рассказать обо всем царице и умолить ее слезами, чтобы она испросила у его величества не помилования изменникам, а пощады людям вовсе невинным. «Доложите государыне», говорил Бер, «что в числе обреченных на смерть есть дети, что вместе с ними погибают духовный отец и многие родственники падших на поле битвы за его величество; что если и сии витязи трехлетней война умрут позорною смертно, во всей России не будете никого их злосчастнее». «Мы просим одного», заключил Бер, «чтобы милосердая царица убедила его величество отделить безвинных от виновных: первые да будут помилованы, а последние да испытают всю тяжесть царского гнева!» Тронутые словами пастора, все фрейлины пошли к царице, упали к ногам ея и так горько плакали, что ни одна ни могла выговорить ни слова. Царица, глядя на них, также заплакала, велела им встать и догадываясь, о чем идет дело, спросила: «Приехали ли Немцы из Козельска?» «Русские выгнали их, не исключая и духовного отца нашего!» отвечали, рыдая, госпожи фрейлины; потом весьма трогательно убеждали царицу помиловать несчастных. «Не плачьте, дети мои!» сказала ея величество. «Царь страшно гневается на всех Немцев: уже отдан приказ утопить их в Оке, как скоро они сюда прибудут; никто не смеете просить о пощаде; но я попытаюсь, не тронется ли он моими слезам, и не успею ли я на этот раз спасти их».

Сказав сие, царица немедленно послала камердинера к лютому Шаховскому, которому поручено было исполнить царскую волю, с приказанием остановить казнь до другого повеления, угрожая смертью в случае ослушания; другого же камердинера послала к царю с просьбою удостоить ее на минуту своим посещением. Царь не хотел видеть своей супруги. «Знаю, чего она хочет!» сказал Димитрий. «Она будет просить за поганых Немцев; напрасный труд! Всех в воду сего же дня, или я не Димитрий! А если она вздумает меня беспокоить, утопить и ее вместе с Немцами!» Такой ответ весьма опечалил царицу. «Бог знает», сказала она, «чем так провинились бедные Немцы!»

Одна фрейлина тотчас побежала к пастору и объявила ему со слезами, что просьба царицы безуспешна. «Да будет воля Божья!» сказал пастор, и в ту же минуту послал дворянина Рейнгольда Энгеланда за Немцами, бывшими на другой стороне Оки, велев им взять церковную утварь, для того, чтобы, вкусив св. Тайн, последовать примеру Христа Спасителя. Ожидая прибытия духовных детей, он молился и пел псалмы, которые сочинил в злополучные минуты. Эти псалмы будут приложены в конце летописи.

Между тем, царица решилась придти к Димитрию со всеми своими женщинами, упала ему в ноги и просила со слезами рассмотреть хладнокровно, все ли Немцы виноваты, чтобы, не жалеть после о невинных, как о воеводе Скотницком; убеждала размыслить, что на смерть осуждено 52 человека, что в том числе один пастор, много безвинных отроков; что вдовы и сироты, потеряв мужей и отцов, не престанут умолять небо о страшной мести дерзкому виновнику слез их, и что правосудие предписывает наказать только преступников. Сначала Димитрий ничего и слышать не хотел; наконец смягчился трогательною просьбою царицы, поднял ее, и всем женщинам также велел встать. Потом спросил камердинера: «Далеко ли отсюда до Козельска?» 12 миль, было ответом. «И они уже здесь!» воскликнул царь; «я только вчера послал за ними! Чуть ли бояре не наболтали много лишнего. Не понимаю, как могли Немцы так скоро приехать! — Они твои», примолвил Димитрий, обращаясь к царице, «делай с ними, что хочешь».

Печальные Немцы собрались в один дом, и уже готовились принять св. Тайны, как вдруг явился главный коморник царицын Георг Гребсберг, с радостною вестью, что беда миновала и что государыня исходатайствовала у царя милость. «Радуйтесь, Немцы», говорил коморник, «молитесь о здравии царя и царицы, своей матери; будьте покорными детьми ея!» «Бог да сохранит милосердую нашу государыню, вместе с супругом ея! Вечно будем молиться за них!» отвечали Немцы.

По удалении коморника, пастор обратился к духовным детям и сказал: «Любезные друзья! в третий раз мы делаемся жертвою клеветы; Бог доселе хранил невинных от погибели; но если бы не открылся случай умилостивить царицу, мы пропали бы наверное; жены же и дети наши мало бы выиграли от того, что мы погибли невинно. Подадим царице просьбу, в которой, изъявив благодарность, скажем, что как никто из нас не знает за собою преступления против его величества, то все мы просим не милости царской, а строгого правосудия, и что если хотя один из нас окажется виновным, мы все умереть согласны; посему станем просить царицу, чтобы она убедила государя дать нам очную ставку с неизвестными доносчиками. Они говорят, будто мы писали к Сигизмунду; пусть представят эти письма: каждый знает руку товарища; никто не отречется от собственного почерка. Мы уверены в своей невинности и преданности государю». Такой совет немедленно приведен был в исполнение. Царица, приняв просьбу, представила ее своему супругу. Царь засмеялся. «Правда», говорил он, «я никогда не думал, чтобы Немцы мне изменили: вот уже третий год они несут трудную службу. Завтра же, под чистым небом, в присутствии всех бояр, всего народа, доставлю им случай оправдаться». Так и случилось.

На другой день, Димитрий пред выходом к обедне, увидев Немцев подле крыльца и узнав капитана Давида Гильбертса и прапорщика Томаса Мойтцена, сказал громко: «Немцы! за трехлетнюю усердную службу, я дал вам награду царскую, дал поместья бояр и князей; вы разбогатели и жили в довольстве; все соседи ваши знают это. Но когда вы мне изменили, перестали оказывать должное почтение, хотели предать Козельск поганому королю Польскому и перейти на его сторону, я взял обратно пожалованные вам поместья и роздал их моим боярам; а вас велел сюда привести и бросить в Оку». «Даруй Бог тебе, царь-государь! здравие», отвечали Немцы с низким поклоном; «мы ни в чем не виноваты; нам и в ум не приходило того, что на нас насказали. Мы просим не милосердия, а строгого правосудия. Пусть каждый преступник воспримет должную казнь. Благоволи, царь-государь, оказать нам эту милость!» Димитрий сошел с крыльца вместе с боярами и, указав на них пальцем, примолвил, обращаясь опять к Немцам: «Вот ваши обвинители! Сверх того, я получил донос из Козельска от воеводы, бояр, священников и граждан». «Государь!» воскликнули обвиняемые, «в твоей власти воеводы, князья, бояре, как и мы иноземцы: вели им вознаградить нас, или пусть займут наше место!»

Царь, сев на лошадь, обратился к господам боярам и сказал: «Я вижу невинность моих иноземцев, и думаю, что вы поступили с ними, как бездельники. Если же вы правы, покажите письма и уличите виновных!» Бояре, не имея средств того сделать, смотрели на Немцев с видом презрения и говорили: «Мы Русские; они едят наш хлеб, а не мы их». Тут его величество явил свое правосудие. «Немцы!» сказал он ласково, «вы правы! Бояре из одной ненависти вас преследуют. Все, чего вы лишились, получите обратно». Потом продолжал: «Князья и бояре! отдайте немедленно им деревни, бывшие причиною вашей зависти; а вы, Немцы, будьте верны и впредь, как были до сих пор. Вы получите и другие поместья; удалитесь от врагов своих из Козельска; живите со мною в Калуге: тут, при моих глазах, бояре не станут вас беспокоить». Так злодеи умножили счастье добрых, а сами покрылись вечным стыдом!